Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Шурка порядком расстроился. «Таинственный остров» снова не попал к нему в руки. Не утешало, что уроков на дом не задали на воскресенье. Хватило бы времечка и уроки сделать, и мамке подсобить, и почитать. Не везет, хоть лопни.

Можно было обменяться книжкой с кем‑нибудь из ребят. У него в сумке лежало «Зимовье на Студеной». Нашлись бы охотники. Но в огорчении он и этого не сообразил.

Ребята на цыпочках прошли коридором. И на улице, расходясь кто куда, толковали промеж себя шепотом.

Все решили, что голова разболелась у Григория Евгеньевича из‑за Олега. Другой причины не могло быть. Стали придумывать казнь лавочнику. Но придумать не могли, так велико было преступление. Ведь если правда, что из‑за Двухголового не состоялся нынче праздничек в классе, то Олега убить мало, следовало его на куски разорвать и зарыть в разных местах, чтобы он не сросся и не ожил, как ядовитая медянка, и не жалил больше добрых людей. Но такая праведная казнь была не под силу ребятам, все это хорошо понимали. Шурка и тот согласился. Потому просто решили — не разговаривать с Олегом, а дальше видно будет, какую еще придумать кару.

Тихони, как неизменные дружки Двухголового, получили строгий приказ: немедля донести лавочнику о приговоре. Петька и Митька в один голос божились, что давно не водятся с Олегом. Но Катька живо вывела Тихонь, с помощью ногтей и зубов, на свежую воду. Подобрав сумки, грозясь, братья поспешно отступили к селу. Не сегодня — завтра Двухголовый, конечно, узнает о приговоре. Тихони не утерпят, проболтаются.

У церковной ограды Шурка и Яшка незаметно отстали от ребят и повернули обратно, к Волге.

— Говори скорей, что ты там придумал про крестики? — спросил Яшка, почесываясь от нетерпения и любопытства. — Из жести вырезать, да? Из картона? Золотой бумажкой оклеить?

Шурка по — мужицки одним пальцем погладил верхнюю губу, где должны были расти и, кажется, уже росли усы.

— Яша, мы с тобой не маленькие, чтобы баловаться, — степенно ответил он, стараясь говорить басом. — Позабудь ты про бумагу и жесть, ради бога! Совестно слушать.

Он помолчал и опять пощипал и погладил верхнюю губу, добрался до подбородка и его пропустил через кулак, как это делал Никита Аладьин со своей нитяной бородой.

— Раздобудем всамделишные кресты. Понимаешь, — всамделишные! Хватит играть. Надоело. Пора приниматься за настоящие дела.

Петух охотно согласился.

— Конечно, пора, — сказал он, повторяя Шуркины опыты над верхней губой и подбородком. Губы он покрутил для разнообразия большим и указательным пальцами, а подбородок разгладил в обе стороны и еще по груди ладошкой прошелся, как Василий Апостол. — Надоело все понарошку да понарошку… Дома хребет ломим, как проклятые, мамки спасибо говорят и щей наливают, как батькам, в большое блюдо, а зачнем играть… батюшки мои, ну чисто маленькие, трех годков, даже смешно и неинтересно!.. Я знаю, ты мастак придумывать. Горшок у тебя варит за десятерых, — польстил он другу, чтобы его задобрить и поскорей выведать новость. — Что же ты выдумал, Саня? Говори, не томи душу.

Шурка укоризненно взглянул на приятеля и покачал белобрысой головой.

— Ты опять рассуждаешь, как малый ребенок. Говори, говори… Разве Ник Картер или Шерлок Холмс болтают о своих планах вот так, сразу, на виду у всех?.. Эвон идет нищенка, — распаляясь, указал он на какую‑то бабу, которая брела по дороге навстречу. — Кто ее знает, может, это и не нищенка вовсе, а тайный наш враг. Подслушает планы — и мы пропали.

— Это бабка Ольга идет, — мрачно поправил Яшка, начиная сердиться. — Больно нужны ей твои планы. Она по миру побирается, за кусочками. Разве не знаешь, жена Миши Императора пластом лежит, ровно мощи, а есть просит.

— Все равно. Как ты не понимаешь! Знаменитые разбойники уводят своих помощников в подземелье и говорят шепотом, с глазу на глаз. А князь Серебряный что же, посреди дороги так все и рассказывал? А сыщики? Забыл?!

— Ничего я не забыл, получше твоего помню, — сердито отозвался Яшка, — только ждать до смерти неохота… Саня, миленький, давай понарошку, в последний разочек, а? Будто мы уже в пещере и…

Шурка возмущенно отвернулся, не удостоив друга ответом.

— Ну, леший с тобой, ладно, — покорился поневоле Петух. — Пойдем на Волгу, в нашу пещеру.

Он огласил кладбище, мимо которого они проходили, разбойничьим свистом.

Но не утерпел, чтобы не пригрозить:

— Погоди, Кишка, я скоро тоже что‑то придумаю. И сразу тебе не скажу, буду мучить.

— Разве я тебя мучаю? — удивился Шурка, широко раскрывая глаза. — На всякое хотенье должно быть терпенье. Так в книжках пишут. А в книжках, брат, одна сущая правда, сам знаешь. Это тебе не мужики и не бабы, книжки не обманывают, правду говорят, как Григорий Евгеньевич… Терпи, Яша, привыкай. Нам с тобой впереди мно — ого придется терпеть, — многозначительно намекнул он. — Счастливой палочки у нас нет, это только в сказках такие палочки бывают. Значит, надейся на себя, выкручивайся как знаешь.

Петух наконец понял: Шурка выдумал что‑то необыкновенное, чего еще никто никогда не выдумывал, и перестал приставать с расспросами.