Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Но это же не то, совсем не то, что ему, Шурке, сейчас надобно.

Он швырнул книгу на полицу, к сырым горшкам и кринкам, и поплелся на колодец за водой.

Как он ненавидел Татьяну Петровну! Понимал ее, догадываясь, почему она так сделала, и от этого ненавидел еще пуще.

«Ну, сказала бы: нельзя, для себя берешь, не для отца, тебе рано, — так нет, захотела поиздеваться, — думал он в бешенстве. — Вот тебе, мальчик-с-пальчик, рассказики, другого не клянчи, не полагается, нос не дорос… Ты бы еще сказочками наградила!»

Да что же там, в романах, такого, чего ему не положено знать? Ведь дал же ему Григорий Евгеньевич «Капитанскую дочку» Пушкина читать. А ведь там написано про любовь. Да Шурка уже сам давно лю… Он запнулся. Как противен был ему сейчас мраморно-ледяной переплет книги с проклятым кожаным корешком. Подумайте, тисненая позолота, завлекательная, богатая обложка, а читать нечего…

Была еще некоторая надежда, что Катька Тюкина, как все девки, получила настоящую книжечку про любовь. (Девкой, девкой стала Растрепа, вот и пригодилось!) Он бросил ведра и коромысло наземь, у колодца, сбегал к Растрепе, благо избушка ихняя была рядом.

Нет, и у Катьки не было романа. Ее отец получил «Рассказы» М. Горького, должно быть, того самого, про которого дяденька Никита, помнится, говорил что-то одобрительное. Стало быть, интересная книжка, может быть, та самая, которой не хватает Шурке.

Он тут же предложил Катьке поменяться батиными подарками. Но она уже начала читать и расставаться с книгой не пожелала. Почему — не объяснила, только раскраснелась в обе щеки.

— Я живо-живо прочитаю, тогда и обменяемся книжечками, — торопливо сказала она, убегая с крыльца в сени.

И так стрельнула оттуда зелеными кошачьими гляделками, мурлыкнула, царапнула его лапкой, что у Шурки дрогнуло и забилось в груди. Ей-богу, книжка у Растрепы была про любовь!

Ему пришлось пока читать «Записки охотника». Немного удовольствия, вруны-хвастуны все эти охотники, как и рыболовы. Шурка по себе знает: выудил плотицу, а разговора с приятелями — будто у тебя в ведерке лещ фунтов на семь хвостом шевелит. Да рыбаки, куда ни шло, меру в хвастовстве все-таки знают, совестливые. Охотник соврет и не перелезешь. Эвон в школе повесили недавно в коридоре на стене картину в наказание врунам, взглянул и все понятно: охотники на привале выпили, закусили, отдыхают, один врет, что уши дерет, двое слушают; молодой охотник и рот разинул, на коленки приподнялся, верит всему, дивится, а бывалый дядька только в затылке чешет, посмеивается: «Эк его понесло! И не остановится… Язык наперед ума рыщет».

Удивительное дело — он не захлопнул книги, пока мать не послала его вынести на двор и вылить помои. Он вернулся и снова схватился за рассказы, хотя в них не описывалось никаких приключений, была одна старинная обыкновенная жизнь взрослых, которой он, Шурка, не знал, но которую знать очень хотелось, и она, эта прошлая жизнь, вдруг как бы переплелась с теперешней жизнью мужиков и баб, помогала ее лучше понять и самому в ней участвовать изо всех сил.

Глава XIII О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЮТ КНИГИ ВЗРОСЛЫХ

А ведь недавно, чуть ли не вчера, стоило сунуть нос в рваные, пропахшие плесенью и кислой капустой «выпуски» про сыщиков и разбойников, как он, Шурка, забывал себя, забывал, что называется, весь божий свет, и ему ни капельки не жалко было этого света. Напротив, в том-то и состояло удивительное колдовство шершаво-серых, тусклой мелкой печати, совсем казалось незавидных «выпусков», что, читая их, он уже был не Шурка

Соколов, не Кишка по прозвищу, а кто-то совершенно другой, и этого другого не донимали, как всегда, тревожные, неребячьи думы об отце и матери, не огорчали такие пустяки, как невыученные уроки, забытый порожний ушат в сенях, неколотые дрова и нечищеная картошка. Тем более этому другому бессердечному человеку не было никакого дела до мужиков и баб и всего русского царства-государства, которое следовало поскорей бежать спасать. Ему, этому странному, невозможному человеку, было наплевать на Праведную книгу пастуха Сморчка, которую тот разыскивал, утверждая, что в ней, писанной Емельяном Пугачевым и прикарманенной и спрятанной богатыми, рассказывалось, как сделать так, чтобы всем бедным на земле людям жилось вольготно. И многое другое, бывшее раньше очень важным, дорогим-предорогим, решительно не касалось теперь читаря.