Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Социально — портретная живопись Смирнова превосходна не только благодаря емким, звучным подробностям, редкому его «слуху» на народную речь, но и благодаря обилию действий, движений в самой сердцевине характеров. Нельзя забыть и хорохорящегося питерца, отца Шурки, покручивающего усы, глядя на деревенское простодушие; выразителен портрет матери, человечность которой так подчеркивает «цвет небесный, синий цвет» ее глаз. Игра этого цвета действительно причудлива: то это стынущий «синий холод», то брызжущее «голубое тепло», то «ласкающий взгляд голубых глаз»… А с другой стороны, самый емкий объемный портрет героини создается сценой ее труда. Во время молотьбы на току «каждая кровинка горела и переливалась у нее на бледно — румяном оживленном лице», ее цеп неторопко бил по комлю снопа, чтобы «не оборвать ни одного колоска в мякину», а «из‑под платка у нее непроизвольно и безудержно лился внутренний голубой теплый свет»…

Есть еще одно движение, которое захватывает всех, старых и малых. Вся цепочка усилий, деяний взрослых и детей, элементы их борьбы за счастье семей убеждают Шурку в том, что жизнь на земле немыслима без постоянного труда, что самой земле всегда нужны трудовые руки и работа. Праздность это удел нищих, нездоровых духом людей. Таким труд только труден, тягостен, противен. Задолго до появления «Лада» Василия Белова — этой поэмы о разумности и целесообразности даже в мелочах народного трудового опыта и уклада — Василий Смирнов подчеркнул как важнейший жизненный урок деревенской детворы, что «земля не может ждать, у поля свои сроки и требования, и жизнь в деревне вся подчинена этим срокам и требованиям, и каждый день и час оправданы трудом»*.

_______________

* В. В. Смирнова. Русская зима на переломе. «Москва», № 8, 1965 г.

Может быть, непроходящее очарование всего детства Шурки — с трудами по дому и рыбной ловлей на Волге, с озорством на ярмарке и невзгодами военного сиротства, разделяемого с тем же Яшкой, Катькой Растрепой, — в том, что отрицательный опыт несчастий, горя, бед, обесцвечивающий мир, не заслонил того, что можно назвать положительным историческим опытом, трудовой мудростью народа, неистощимой его волей к победе над злом. И горестно, и бедно живется часто людям северной деревни на своих подзолах и глинах («Наша сторона как раз для горюна — и вымучит и выучит»), то и дело нужда гонит людей в Питер на заработки («Питер — беднякам бока вытер»), но простой человек и в этих условиях ухитряется не просто выжить, но и сделать свою жизнь разумной, полной высокого смысла. И даже нарядной, украшенной и озорством, и шуткой песней и сказкой о таких близких и вероятных чудесах! Такое детство, такой «лад» народной жизни нельзя позабыть.

И невольно задумываешься: ведь ушла в прошлое вся жизнь старой деревни с ее социальной несправедливостью, свинцовыми мерзостями, но и доныне все, что говорит о нравственном здоровье народа, о богатстве его положительного исторического опыта, входившего, конечно, в самосознание детей, не может устареть. Мы, безусловно, иначе трудимся сейчас на земле, чем те пахари, которых так завороженно созерцает маленький пахарь Шурка: «Как колдуны, ходят по полю за лошадьми мужики и будто ищут клады. Нет — нет да и блеснет на солнце серебром лемех или отвал плуга. А может, это и в самом деле плуг выворачивает из земли серебряные рубли?»

Но какая любовь к земле, какая культура экологического сознания жила в них! Мысль о том, что и вся‑то земля и священный дар жизни на ней — это самый великий «клад», врученный человеку, жила невысказанной в этих душах. Она то громко, то тихо звучит во всем повествовании Вас. Смирнова. Этот дар нельзя расточать, подвергать опасности. Иначе оскудеет не только детство. Исчезнет и то, что так необходимо каждому человеку и народу: ощущение прочности и неотменимости своего исторического места на земле, уверенности в счастливом будущем.

Первая книга «Открытия мира» — и это после просветленных сцен сенокоса, рыбной ловли, по — кустодиевски ярких картин ярмарки на тихвинскую — завершается суровой, многое предвещающей сценой: отец уходит на войну, мать ищет поддержки, опоры у того же Шурки. Он утешает мать, обещая со всеми делами по дому успевать: «В школу сбегаю, вернусь, немножко поем — и зачну пахать, молотить… Я умею… — Шурка запнулся, помолчал. — Ну, не умею, так научусь…» Шурка уже сейчас отбирает у матери вожжи, и лошадь сразу почувствовала «твердую руку нового хозяина»…