Открытие. Новейшие достижения в иммунотерапии для борьбы с новообразованиями и другими серьезными заболеваниями

Так или иначе, никакие взлеты и падения сенсационных сообщений не могли изменить имеющихся данных и результатов, которых лаборатории Розенберга удалось добиться в лечении пациентов. Так что, несмотря на то, что точный биологический механизм по-прежнему был неясен, 16 января 1992 года FDA одобрило интерлейкин-2 для лечения пациентов на поздней стадии рака почки. Это не было «лекарством от рака» или даже основным методом. Но, как с гордостью отмечал Розенберг, то было первое одобренное в Соединенных Штатах средство от рака, которое работало исключительно посредством стимулирования иммунной системы пациента³⁶. Многие ученые сейчас считают, что в сочетании с новейшими иммунологическими достижениями вроде ингибиторов контрольных точек ИЛ-2 может оказаться даже еще более важным средством, чем предполагал Розенберг. Но, возможно, важнее всего стал проблеск надежды, который подарили миру лаборатории NCI. Иммунотерапия рака может работать и даже работает. Научные основы ее по-прежнему не очень хорошо понятны. Методы и процент успешности терапии Розенберга оказались очень трудновоспроизводимыми³⁷, а многие базовые иммунологические исследования еще не были проведены. Но написанные черным по белому данные и истории болезней выживших пациентов никуда не денешь. Оценивая влияние исследований интерлейкина-2, Розенберг перефразировал Уинстона Черчилля: это не конец и не начало, а скорее конец начала истории иммунотерапии в онкологии.

Эти проблески вдохновили нескольких талантливых молодых исследователей прийти в отрасль, и они поддержали тех немногих, кто там еще остался. В следующие десятилетия армия талантливых ученых, прошедших (и до сих пор проходящих) через лаборатории NCI, превратилась в настоящий справочник «Кто есть кто» для ведущих специалистов в области иммунологии рака.

Но вот для всех остальных – для онкологов, которые учились, когда слово «Коули» было ругательным, для ученых, которые с подозрением относились к невоспроизводимым результатам, и особенно для широкой публики, для которой Розенберг был лицом, а интерлейкин-2 – обещанием спасения от неизлечимой болезни, – это было катастрофой. Иммунология рака превратилась в науку, которая слишком часто кричала «Прорыв!» на обложках журнала Time. Момент славы иммунотерапии прошел, а вместе с ней ушло и внимание.

Химиотерапия, радиотерапия, ДНК-манипуляции и ингибирующие сигнальные пути работают с самой болезнью, а не с причиной и не с иммунитетом.

Шли девяностые, и новым будущим для лекарств от рака казалась манипуляция ДНК. Удалось идентифицировать онкогены, гены, которые при мутации повышают вероятность клетки стать раковой, и гены-супрессоры, которые противодействовали этим дестабилизирующим мутациям, и ученые стремились работать с ними. Вскоре началась работа над таргетированной терапией и «ингибирующими сигнальными путями»³⁸, небольшими молекулами, которые боролись с метаболическими хитростями, которые рак использовал, чтобы организовать себе кровоснабжение и питание, необходимые для роста и деления. Эти методы лечения рака, подобно радиотерапии, химиотерапии и операциям, напрямую боролись с болезнью вместо того чтобы работать с иммунной системой. Они были понятны людям и в определенной степени работали. Новая научная технология сделала эти лекарства проще и дешевле в производстве и более успешными, чем раньше, прибавляя больным недели и месяцы жизни. А еще они попадали на первые полосы газет, затмив собой исследования в области иммунотерапии и выиграв у них конкуренцию за финансирование. После прорыва следующим новостным сюжетом для иммунотерапии стал «провал».

«Мы ищем там, где светло», – говорил Гёте. А перспективы иммунотерапии рака по-прежнему ограничивались редкими вспышками во тьме. Лучшие и самые талантливые молодые ученые считали иммунотерапию рака гиблым местом для карьеры. Большая часть поколения, получившего высшее образование в конце восьмидесятых и в девяностых, уходила в лучше финансируемые и более перспективные области научных исследований. Одни занялись разработкой новых классов химиотерапии или радиационной онкологии. Другие пошли в область «ингибирования сигнальных путей». А онкологи по-прежнему предлагали все те же традиционные методы лечения – «режь, жги, трави», – которым их научило предыдущее поколение, единственные методы, которым они по-настоящему доверяли.

В начале 20 века молодые ученые пошли в «модные направления» лечения рака, а обычные онкологи предпочитали традиционные: режь, жги, трави.