Открытие природы: Путешествия Александра фон Гумбольдта

Здесь он мог всерьез изучать животных, которых раньше видел только в виде чучел в европейских коллекциях естественной истории{385}. Путешественники ловили птиц и обезьян и либо сажали их в клетки из тростника, либо держали на длинных веревках, надеясь отправить потом в Европу. Любимицами Гумбольдта были обезьянки прыгуны с длинными хвостами, мягкой сероватой шерсткой и белыми мордочками, похожими, как считал Гумбольдт, на маски в форме сердечка{386}. Они были красивы и грациозны в своих движениях, легко перепрыгивая с ветки на ветку, откуда их немецкое название – Springaffe – прыгающая обезьяна. Поймать их живьем было крайне трудно{387}. Единственным способом, который они открыли, было убить самку отравленной стрелой из духовой трубки. Детеныши прыгунов не переставали цепляться за шерсть замертво упавшей с дерева вниз матери. Людям Гумбольдта нужно было проявить прыть и снять обезьянку с трупа. Одна такая обезьянка оказалась крайне сообразительной: она пыталась хватать кузнечиков и ос, нарисованных в научных книгах Гумбольдта! К его изумлению, она как будто различала изображения своей любимой еды – например, насекомых, – тогда как картинки людей и скелетов млекопитающих не вызывали у нее ни малейшего интереса.

На свете не было места лучше, чтобы наблюдать животных и растения. Гумбольдт попал в самую поразительную паутину жизни на земле, в сплетение «активных органических сил», как он написал впоследствии{388}. Увлеченный, он возился с каждой ниточкой. Все здесь свидетельствовало о силе природы и о ее хрупкости, как с гордостью писал Гумбольдт домой, – от обыкновенного удава, который может «проглотить лошадь», до крохотного колибри, раскачивающегося на изящном цветке{389}. Это был мир, пульсирующий жизнью, мир, где «человек – ничто»{390}.

Однажды ночью, снова разбуженный душераздирающими воплями животных, он различил разные голоса{391}. Его проводники-индейцы говорили ему, что эти внезапные крики были просто «излияниями луне». Далекий от этого мнения Гумбольдт понимал, что эта какофония – «затянувшаяся, неуклонно усиливающаяся битва животных»{392}. Ягуары охотятся в ночи на тапиров, шумно прячущихся в чаще подлеска и, в свою очередь, пугающих обезьян, спящих на верхушках деревьев. Так как обезьяны начинают вскрикивать, их шум будит птиц и, таким образом, весь животный мир. Жизнь шевелится в каждом кусте, под содранной корой деревьев или в почве. Вся кутерьма, говорил Гумбольдт, была результатом «некоей борьбы» в глубине джунглей{393}.

Путешествуя, Гумбольдт раз за разом становился свидетелем таких сражений. Капибары выскакивали из воды, спасаясь от смертоносных челюстей крокодилов, но попадали в когти ягуаров, подкарауливавших их на краю джунглей. То же самое происходило с летучими рыбами, за которыми он наблюдал в океане: они выпрыгивали из воды, чтобы не угодить в зубастую пасть дельфина, и их ловили на лету альбатросы{394}. Гумбольдт писал, что отсутствие человека позволяет множиться животному миру, в котором существует одно-единственное ограничение – взаимное давление{395}.

Это была паутина жизни, проявлявшаяся в неустанной и кровопролитной борьбе, идея, сильно отличавшаяся от преобладавшего тогда взгляда на природу как на хорошо смазанную машину, в которой каждому животному и растению отведено определенное свыше место. Карл Линней, например, признавал идею пищевой цепочки, когда говорил о ястребах, питающихся мелкими птицами, о птахах, поедающих пауков, о пауках, охотящихся за стрекозами, о стрекозах, чья пища – шершни, о шершнях, кормящихся тлёй, – но для него эта цепочка представляла собой гармоничный баланс{396}. Каждое животное и растение имело данное Богом предназначение и воспроизводилось в таком количестве, чтобы постоянно поддерживать этот баланс.

Взору же Гумбольдта предстал отнюдь не Эдем. «Золотой век прекратился», – писал он{397}. Эти животные боятся друг друга, и они борются за выживание. И это относится не только к животным: он обратил внимание, как сильные ползучие растения удушают огромные деревья в джунглях. Здесь дело уже не в «губительной руке человека», а в соревновании растений за свет и питание – факторе, определяющем их жизнь и рост{398}.