Если еще учесть то обстоятельство, что климат тех мест до сих пор несет в себе следы Великого Похолодания: зимы, обилие пасмурных дней, что сильно осложнит, если не сделает невозможной, нормальную тикитакскую жизнь там, – то вывод может быть лишь тот, что северные темнотики безнадежны для возвращения к подлинно разумной жизни. Их удел – обрастание барахлом, затем и шерстью, дальнейшее упрощение речи вплоть до полной утраты ее… и в конечном счете переход на четвереньки. У сородичей Гули, потреблявших алкоголь, мы это уже наблюдали.
Но самое скверное вот что. – И Донесман назидательно поднял янтарно заблестевший в лучах дам-линз палец. – Выжив в эпоху Похолодания в трудных местах, северные темнотики приобрели повышенный заряд жизненной активности, попросту сказать, нахрапистости. Благодаря ему они ныне подчинили себе темнотиков почти на всех наших заморских территориях: где силой, где торговлей, где религией, где алкоголем… чаще всем этим вместе. Поэтому теперь они – авторитет и образец для приэкваториальных темнотиков, наиболее перспективных для возрождения в прозрачности. Северные темнотики увлекают и их по своему пути!
Но разумеется, окончательные выводы из приводимых фактов Академия наук всепочтительнейше предоставляет сделать вам, ваше величество, и вам, ваше превосходительство господин министр!»
Надо ли говорить, что я слушал этот бесподобный доклад со все возрастающим возмущением. Конечно, понимая свое положение, я сдерживался и был доволен, что непрозрачный скелет придает мне более непроницаемый, чем у других, вид; но мне очень хотелось с возгласом «Прекратите!» вырвать папку из рук академика. Вот что сделали из моих ответов. Это нас, англичан, великую нацию, какие-то жалкие островитяне вроде тех, которых мы – и вполне обоснованно! – считаем дикарями, берем под свое покровительство и приобщаем к культуре… так они нас считают дикарями, обреченными на полное вырождение. Ну и ну! Да, похоже, не только нас, но и всех европейцев, все цивилизованные народы Земли!
Все мы – темнотики, «не выдержавшие испытания Похолоданием». Да у нас… да мы вас… да о чем говорить! «Працивилизация»… обзавелись бы сначала штанами, паскуды, прежде чем критиковать других! «Прозрачность – второй после прямохождения признак разумного существа», куда там! Разумные… законов Кеплера не признают, слушать не хотели, на весь остров одна тюрьма и ни единого Божьего храма! (Кстати, я так до конца и не понял, есть ли у тикитаков религия и священнослужители.) Курение, побледнения, улыбки… нашли к чему прицепиться! Это все искусственные доводы.
Между тем достопочтенный Донесман-Тик закрыл папку с манускриптом и, склонившись, положил ее перед собой на ковер. Тотчас к ней метнулась тень с поджатыми внутренностями, взяла и, сложившись в поклоне, поднесла к крайнему справа на правительственной скамье, к министру фон Флику. Он, не глядя, передал ее соседу, тот – дальше, и так папка добралась до короля. Его величество раскрыл ее, небрежно полистал, закрыл, передал влево (папка последовала к Агрипардону), а сам устремил взгляд на меня.
И все устремили взгляды на меня, и спереди, и сзади, – холодные, высокомерные. Этому сравнению можно улыбнуться, но я почувствовал себя как голый среди одетых. Опять мне отдуваться за европейскую цивилизацию! Я даже ощутил вину и готовность признать ее, хотя, между прочим, своих детей и пальцем не тронул, их воспитанием занималась жена; а что до наказания матросов линьками, так это и вовсе дело боцмана.
– Скажи-ка, милейший. – Государь улыбкой увеличил свои и без того крупные коренные зубы и одновременно движением руки удалил прочь люльку ЗД-видения: дескать, это – не для передачи. – Скажи-ка, это верно, что твои сородичи акт питания зачастую совершают коллективно?
– Да, ваше величество, – ответил я, склонив учтиво голову. – У нас в этом не видят ничего дурного. – (И право же, среди всех наших обычаев этот – далеко не худший!)
– Мне говорили, что в таком… мм… застолье они нередко принимают алкогольные яды, а затем громко поют?
– Бывает и так, ваше величество.
– А когда потом совершают… мм… противоположное отправление – тоже поют?
– Нет, государь.
– Почему же? Это странно. Ведь тогда у них рты совершенно свободны.
…Вокруг прыгали от смеха желудки, тряслись и дергались диафрагмы, почки, печени, рывками сокращались и расслаблялись искрящиеся драгоценностями кишечники, ходили ходуном грудные клетки с то набухающими кровью, то осветляющимися легкими, с медовым блеском плясали челюсти и зубы. Кто-то даже сладостно постанывал, смакуя шутку его величества. Дамы-линзы и зеркальщики, удаленные настолько, что вряд ли слышали, что сказал сидящий к ним спиной король, и те колыхались от смеха: огненные зайчики метались над головами придворных.
Легко прослыть остроумцем, восседая на троне. Что он такого смешного сказал, этот Зия! Но я и сам не только принужденно, с перекосом зубов, улыбался, но и ритмично подергивал диафрагмой, выражая веселье.