Открытое окно

Демонстративно вынув из кармана газету (поскольку незнакомец просил об этом, так как якобы не помнил моего лица), я вошел в выставочный зал. В зале было полно народу. Почтенные мужчины и женщины, среди которых было немало знакомых художников и писателей, направлялись в противоположный конец зала, где сидела щуплая седая женщина лет восьмидесяти. Это и была Хель Энри, она приехала из Парижа, чтобы показать родному городу свои широко известные картины…

– Какая прелесть! Посмотри, посмотри, какие чудесные краски! – щебетали у стен варшавские модницы.

Хотя я не принадлежал к числу поборников абстракционизма, а мой «модернизм» кончался на французских экспрессионистах, несмотря на то, что я прибыл сюда с целью, не имеющей ничего общего с искусством, я почувствовал, что картины почтенной бабуси могут сказать что-то и мне.

На картинах мелкие овальные, круглые и прямоугольные размытые пятна красок создавали удивительные мелодии из ветвей и букетов, целые симфонии цветов. Картины назывались: «Вариации на тему мимоз», «Диалог растений», «Юмореска», «Импровизация».

Я наслаждался непередаваемой игрой красок. Надо прислать сюда маму! Но заинтересуют ли ее цветы, после того как она по уши увязла в марках?

Краски ошеломили меня, и я чуть не забыл о деле, которое привело меня сюда, если бы не внезапное ощущение, что он здесь!

Я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной и хочет подойти ко мне. Я поправил торчащую в наружном кармане пиджака газету – условный опознавательный знак. Это придало ему смелости.

– Я – Мингель, – представился интеллигентный полноватый человек лет пятидесяти.

В ответ я неразборчиво буркнул свою фамилию.

Мы отошли в сторону, чтобы не мешать посетителям. Стрекотала камера кинохроники, время от времени вспыхивали блицы. В гуле толпы разговаривать было трудно.

– Может, пройдем в кафе напротив? Если вы уже осмотрели, – услышал я вежливое приглашение.

Напротив выставки, в здании отеля, было кафе «Бристоль».

Фотограф подмигнул мне, давая знак, что снимки готовы. Агент незаметно следовал за нами.

Перейдя улицу, мы вошли в кафе.

Мой собеседник пошел сначала в зал, а затем взобрался по лестнице на галерейку. Очевидно, он хотел, чтобы нам никто не мешал.

Я с любопытством рассматривал его. Он был ниже Трахта ростом, у него было полное, круглое лицо, голубые глаза, нос огурцом, толстые губы и вокруг лысины – начинающие седеть светлые волосы.

– Здесь нам никто не помешает, – заявил он, довольный выбранным местом.

Мы уселись за столик, тут же появилась официантка.

– Кофе, чай, фруктовый сок? – спросил он меня. – Принесите нам, пожалуйста, кофе и две порции торта.

Я поблагодарил его за торт и выдавил из себя пару фраз о погоде.

– Вы не спешите? Я слышал, что вы серьезный коллекционер и у вас есть кое-что для обмена, – заговорил он точь-в-точь как Трахт. – Любопытно, что вас интересует?

– Я прежде всего, ищу номерные штемпеля на марках «За лот». Ну п, вы сами понимаете, если попадется что-нибудь интересное из других стран…

– Ясно! Настоящий любитель не упустит подходящего случая! – прервал он меня. – А вы принесли с собой какие-нибудь дублеты?

– Я спешил, и у меня не было времени собрать… А вы?

– В следующий раз обязательно захвачу…

Таким образом, предложение показать мне иностранные классики, которыми он меня заманил, оказалось предлогом.

Я не знал, чего он хочет. Служебный кляссер в его нынешнем состоянии не имел большой ценности. Какие марки высмотрел в нем Трахт? Этого я тоже не знал.

– Скажите, что представляют собой ваши иностранные дублеты и что в принципе вы могли бы предложить?

– Я могу отдать коллекцию старых английских колоний. Всего на сумму около четырех тысяч долларов по каталогу Скотта. Среди них первые «Бермуды», «Барбадос», «Борнео», «Цейлон», «Ямайка»… Если эти вещи вас интересуют, вот вам список.

Он вынул написанный под копирку список и подал мне. Я просмотрел его. В списке не было ничего из украденного на вилле. Это была, наверно, совсем другая коллекция…

– Отдам за бесценок. Тем более что сам купил дешево. А вся подборка заслуживает внимания.

– Кое-что из этого у меня есть. Но все же разрешите взять список с собой, я еще подумаю.

– Пожалуйста, в любой момент вы можете мне позвонить. Я живу в «Бристоле»… Да, я слышал, у вас есть интересная «Норвегия», – сказал он.

Неужели… неужели это Посол?

– Кажется, она со мной, голубая, со львом, четыре скиллинга… – Я спокойно полез во внутренний карман пиджака.

Четыре скиллинга были номиналом первой «Норвегии».

Он взял у меня целлофановый конверт – и выдал себя, сразу же посмотрев марку и а свет!

Первая «Норвегия», та самая «Норвегия», которую он когда-то взял у убитого коллекционера, была дырявая. Он отложил прозрачный целлофановый конверт в сторону и, отвлекая мое внимание от марок, сказал:

– Кажется, погода переменится. Что-то у меня кости ломит.

Оставив без внимания состояние его здоровья, я прямо спросил:

– Так вас интересует моя «Норвегия»?