Открытое

Ему потребовалось несколько панических минут, чтобы найти правильную команду, чтобы вывести тройняшек из того странного транса, в который он их ввел, и хотя они смеялись над тем, как здорово наблюдать, как все сходят с ума, пока они застыли, как статуи, Киф был почти уверен, что ему будут сниться кошмары о замороженных Дизнеях в течение следующих нескольких столетий.

Тем более, что, похоже, то, что он сделал с тройняшками, отличалось от того, что он сделал, когда заставил всех онеметь… скорее, он вырвал их эмоции, а не притупил их. Что имело смысл, поскольку он отдал другую команду. Но ему не нравилось иметь множество способов превращать людей в пустые оболочки.

И он определенно не хотел открывать никаких других методов.

Вот почему он забрался в постель в ту же секунду, как ушли Дизнеи, надеясь, что они откажутся от всего проекта.

Но через несколько часов они вернулись… и Киф почувствовал в воздухе столько надежды и уверенности, что у него не хватило духу сказать им, чтобы они уходили.

Плюс… он не был готов отказаться от шанса найти какое-то решение.

Поэтому он забрался в кресло Элвина, серьезно сомневаясь в своем жизненном выборе… особенно после того, как увидел, что Кеслер принес пять новых эликсиров для тестирования.

У Декса также было два новых устройства.

И тройняшки, должно быть, съели много сахара.

Так что, в принципе, это никак не могло закончиться хорошо.

— Готовы, дети? — спросил Кеслер, и когда тройняшки ответили дребезжащим «да!», он сказал им: — Ладно… поехали, хватайте его.

— Ого! Почему у тебя всегда такие холодные руки? — спросил Киф, когда Лекс схватил его за левое запястье… или ему показалось, что это Лекс. Было очень трудно отличить тройняшек друг от друга.

— РАЗВЕ? — Лекс схватил брата за руку.

— НЕТ, ОН ПРОСТО СКУЛИТ, ПОТОМУ ЧТО БОИТСЯ! — Рекс высвободил руку и схватил Кифа за локоть, снова наполнив его странным ощущением пустоты.

И рука Бекс все еще казалась странно мягкой.

Но Киф не упомянул об этом, поскольку, вероятно, это был еще один способ, которым эта новая способность становилась сильнее, и он был не в настроении думать о том, что это значит.

Он был совсем не в настроении думать, теперь, когда на него обрушились молнии буйства тройняшек, смешанного с покалывающим головокружением, пульсирующей уверенностью и горячим любопытством. Все это росло, росло и росло, словно вода поднималась вокруг него, заглушая весь воздух.

— Похоже, в прошлый раз апельсиновый эликсир немного помог, — прокричал Кеслер, перекрывая рев в ушах Кифа, — так что эти первые три — вариации одной и той же формулы. Два других идут в совершенно другом направлении, на случай, если мы все еще на неправильном пути… но я так не думаю.

Спойлер — они определенно двигались не в том направлении.

Первый эликсир заставил все вращаться и крутиться так быстро, что Кифа, возможно, вырвало бы, если бы команда, которую он подавлял, не закрыла его горло.

Второй заставил в его голове заколотиться так сильно, что он был готов молить об облегчении… но вместо этого он прикусил язык, позволяя железному вкусу крови отвлечь его от слова, потрескивающего в мозгу.

Третий вызвал у него зуд.

Так зудело, так чесалось, что Элвину пришлось зажать ему руки, чтобы он не поцарапал кожу.

Глаза Кифа наполнились слезами, ноги подкашивались, и он знал, что есть только один способ покончить с агонией… но он отказывался говорить об этом.

Отказывался даже думать об этом.

— Все в порядке, — сказал Кеслер, положив руку на плечо Кифа. — Ты отлично справляешься. Мы собираемся помочь тебе пройти через это.

Но это было неправдой.

Этого не могло быть.

Не с рукой Кеслера, вызывающей то же самое ощущение пустоты, что и хватка Рекса.

Теперь Киф знал, что это такое.

Должно быть, это был способ его тела сказать ему сдаться.

Перестать драться.

Сдаться своей новой ужасной реальности.

— Эй, не сдавайся, — сказал ему Кеслер, как будто знал, о чем думает Киф. Он прижал холодный флакон к губам Кифа. — У нас есть еще две попытки.

Киф так сильно тряхнул головой, что пролил, по меньшей мере, половину лекарства.

— Давай, Киф, — сказал ему Элвин. — Я знаю, это тяжело, но мы многому учимся.

Смех сорвался с губ Кифа, и он был таким же горьким, как эликсир, который он проглотил, который горел, как магма, заставляя его глаза слезиться, когда обжигал горло.

Но вся эта кипящая боль, по крайней мере, опалила формирующееся слово, превратив его в пепел и пыль.

— Ну… это уже кое-что, — сказал Кеслер, когда Киф откинулся на спинку стула. — Хотя, возможно, не идеальное решение. Последний эликсир… пока что. А этот должен быть помягче.

Киф не заслуживал мягкости.

Но он определенно жаждал этого.

Поэтому он выпил все до капли, вздыхая, когда его тело стало очень, очень тяжелым.

Веки его опустились, конечности безвольно повисли, дыхание сбилось, успокоилось и еще больше замедлилось.

Ему казалось, что он падает… и темнота подхватила его.

Успокаивающая черная лужа, которая поглотила его целиком, пока ничего не осталось.

Теперь он был в безопасности.

Все были в безопасности.

И мир был блаженно тих.