Бани я несколько раз обошел стороной Пинии Рима отчетливы были на фоне бледно-закатного неба Буратино на вершине сидел Шишки сымал и бросал в фонтан Тень Диоклетиана обнаженная Явилась, но не для всех Тем лишь, кто прочел «Историю Рима» в трех томах Тем лишь, кто засмеется заслышав глупое изречение по латыни Всем остальным остается речь их родная влага фонтанаи незримая тень на лицеот сеток косых римских старинных лифтовПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ ЯХОНТОВА
После спектакля зритель не расходилсяДолго около палубы сценынестройным бродили они табуномТак что от дробота ходила она ходуномВышел он наконец с тонкою шелковой сетьюБросил на них он на мигИ невидимой нитью стянулИ незримый в воздухе узел изобразилВсе, кто боялись расстаться, осталисьВсе, кто боялся скрыться в одиночествопереулкаГде свобода быть без другихЗная, что любимый артист разделился, как льдинана множество жизнейА здесь услышать еще раз в бесшумииголос певцаКоторый сейчас, словно ножницыразделенные, реялЛезвием разрезав легко всех их собравшую нить* * *
Следил ты Как малый кораблик Обходит контур Ночного тела твоего Нигде не споткнулся Не пренебрег темнотою Но описав голубой кругосветный очерк Оставил в памяти чудесную книгу Которую лишь осталось открытьИнтимная технология стиха
Эта работа была написана в свое время по предложению французского переводчика Андре Марковича. Он хотел выпустить в Париже антологию составом примерно из десяти стихотворцев (Соснора, Айги, Драгомощенко, Жданов и др.), куда помимо собственно поэтических вещей должны были войти авторские тексты на приблизительно обозначенную тему «как делать стихи». Антология не вышла в основном по финансовым причинам, но эссе сохранилось.
Заголовок может ввести в заблуждение, поэтому надо сразу пояснить: речь будет идти не о скрываемом, но, скорей, – о скрытом. О том «скрытом смысле», который ныне ведет к целостному познанию и мироощущению. О соотношении текста и того, что предшествует и объемлет в бытии текст (наверное, это можно условно назвать контекстом). То есть, каким образом бытие и поведение в мире воплощается в поэтическую речь, и каковы взаимоотношения текста и контекста?
Здесь под этими терминами будут пониматься способ воплощения и способ существования в мире для воплощения. Но есть еще третий компонент – подобие наблюдателя, рефлектирующая фигура, которая сейчас и фиксирует все это. Фигура рефлексии нужна не только, чтобы разъять запрограммированное соотношение текста и контекста, но и чтобы сказать, что реальный мир все-таки шире любой нашей интенции, и такой холодноватый взгляд со стороны означает на самом деле надежду на неисчерпаемость мира.