Открытые письма

Материал для таких раздумий богатейший: палата ракового корпуса – это в сущности палата смертников. Но Солженицын не был бы могучим художником, если бы проблемы, в изобилии поднятые им на страницах повести, не воплощались в живых людях, чьи характеры и биографии оглушают своей подлинностью; если бы каждое изображенное им жизненное положение, каждая созданная им страница не преподносила читателю крепчайший настой действительной жизни. (Одно из свойств солженицынской прозы: рядом с нею чуть ли не всякая другая кажется недостаточно правдивой.) Действие в «Раковом корпусе» происходит в 1955 году. Сталин уже умер, носятся слухи о приближающемся падении застенка. Проникают эти слухи и в больницу. А тут, среди больных и здоровых, немало лиц, так или иначе прикосновенных к миру лагерей и тюрем, – Костоглотов, бывший заключенный, ныне ссыльный; уборщица – из ссыльных; бывший лагерный десятник; а также завотделом кадров Русанов, причастный к лагерям, так сказать, с иного конца: он – поставщик свежей человечины в сталинские лагеря смерти. (Попутно, когда ему понадобилась комната с балконом, Русанов упек в лагерь и своего друга, соседа по квартире, написав на него вместе с женой семейный донос.) В туго завязанном жизненном узле переплетаются не только судьбы – мысли; тут что ни человек – то носитель идеи, завоеванной, выстраданной целой жизнью – накануне конца; повесть совершает то великое дело, которое и должна творить литература: она учит работать мысль читателя.

Но издана она лишь в Самиздате; восемь глав, сверстанные в «Новом мире», были из журнала вынуты. Вынуты, несмотря на то, что секция прозы обсуждала повесть и все 24 выступавших говорили о необходимости ее напечатать.

«В идейном отношении, – глубокомысленно заявляет «Литературная Газета», – повесть, как отмечалось на Секретариате, нуждалась в существенной переработке».

И это в статье – единственная характеристика повести!

Искусство бюрократического письма в том и состоит, чтобы осудить чью-то мысль – или книгу – не дав читателю ни малейшего представления о ней.

А любопытно было бы узнать: какая именно идея из проповедуемых автором не устраивает Секретариат? Идея очеловечивания человека? Ненависть к бессмысленной жестокости, пропитывающей жизнь до краев? Преклонение автора перед самоотверженной работой врачей? Размышления о том, в какой мере врач имеет право самостоятельно решать судьбу больного? Какая именно?

На эти вопросы «Литературная Газета» ответить не только не хочет – не может. Тут в самом деле должен совершаться труд мышления, а думать и обосновывать свои мысли это вовсе не то же самое, что переставлять словечки: настойчивый отпор и мутная волна. Тут нужен анализ чужих идей, чужих аргументов, нужны поиски собственных доводов, живая, напряженная, страстная, строгая работа ума. Статья же «Идейная борьба…» поражает своей безыдейностью. Какая уж тут борьба идей, когда свежим и грозным раздумиям Солженицына, скорбным укоризнам Каверина, выступившего в защиту солженицынской повести, всем их мыслям, основанным на целой груде тут же приведенных ими фактов, газета противопоставляет не идеи, не мысли и уж конечно не факты, а либо порочащие ярлыки, либо какие-то пустые придирки, совершенно внешние, не касающиеся сути идущего спора… А.Солженицын, видите ли, отправил письмо IV Съезду «в нарушение общепринятых норм поведения», т.е. не в одном экземпляре, как положено, в Президиум, а в сотнях – Президиуму, журналам, делегатам. Да забудьте вы хоть на минуту о способе, каким было послано Письмо, вспомните о самом Письме, напечатайте его или расскажите читателю его содержание, ответьте на него, попробуйте противопоставить мыслям автора собственные, если они у вас есть, опрокиньте, опровергните его утверждения в открытом бою – тогда это будет называться идейной борьбой! А до тех пор это бюрократическая придирка. На роман «В круге первом» вы истратили семь слов «содержит злостную клевету на наш обществен-ный строй», – а в романе 35 печатных листов, а в романе десятки героев, а действие происходит в самых разных слоях нашего общества, в разных его этажах, а сумма идей такова, что их хватило бы на десять романов, – где же именно скрывается на этих 35 листах злостная клевета? из чего она складывается? в чем состоит? почему бы вам не вытащить ее наружу и не опровергнуть?.. Вы ставите в вину В.Каверину, что он будто бы ежедневно слушает по иностранному радио свое письмо К.Федину (какая богатая осведомленность в домашнем быте писателя!), когда же дело доходит до дела, то есть до содержания письма, вы замечаете: «нет нужды разбирать это письмо в подробностях».

Нет нужды? если так – не называйте свое выступление идейной борьбой! Это какая-то другая борьба, не идейная.