Глава 18.
— Вы что, намылились в Прасковск
Перед ней нетерпеливо переминались на ногах человек десять, одетых в разномастную, но тёплую одежду. Как я предполагал, это был далеко не первый их зимний поход в Прасковск с целью мародёрки — модничать никто не стал и подбирал себе фасон исключительно из учёта морозостойкости, на всё прочее с оттяжечкой положив. Зимние сапоги и ботинки, в которых стопа казалась толще, чем середина бедра, а шагать иной раз было тяжелее, чем пробежать три километра в кроссовках. Вот это я понимаю — утепление!
И ведь даже не скажешь, что на улице было прямо-таки, настолько холодно. В такой одежде можно было не то, что провести на свежем морозном воздухе весь день — в ней можно было упариться вусмерть и помереть от теплового удара. В наличии у каждого были лыжные зимние маски… Похоже, все действительно предполагали, что какое-то время им придётся лететь.
Не так страшен мороз, как страшна Шура… ну то есть, блин. Не она сама, а порывы ветра в полёте. Я иногда мысленно называл её реактивной блондинкой, помнится. Ирония же судьбы в том, что она оказалась, кхем, скорее турбовинтовым самолётом. Причём уютного места в кабине было не предусмотрено и всех обдувало всеми встречными ветрами, как пилотов самолётов девятнадцатого века, примерно.
Жуткое ощущение, на самом деле. Я метаморф и мне тоже было там неуютно. Как остальные справлялись — вот в чём вопрос? Божьей помощью?
— Не вполне верно, уважаемая госпожа Александра, — елейный голос Лео, неожиданно оказавшегося поблизости, прозвучал для моего уха слишком приторно. Как разлитый на замызганном линолеуме сладкий сироп, он выглядел в нашей обстановке совсем неуместно, и я догадывался, почему. Такое же ощущение оставил бы у меня диалог городового и дворничего в царском Петрограде, случись мне услышать его в наше время.
Из книжек Чехова я почерпнул, что изъяснялся подобным образом даже последний дворник на базаре. В таком диалоге за версту чувствовалась высокая культура, хотя, казалось бы, откуда? Церковно-приходская школа, два класса и ласковые учительские розги по одному месту, в лучшем случае. Лео же наверняка прошёл весь курс школы магов для благородных девиц, или что-то в этом роде, и даже стоя на замасленном гаражном бетоне изъяснялся высокопарно.
Я подозрительно покосился на мага в невыносимо лёгкой, не по сезону, зелёной мантии. Очевидно, от холода он был защищён другим способом. Однако вопреки всему, думал я совсем не о том, как иномировой волшебник перенесёт на своей шкуре русский мороз.
Меня интересовало, сможет Лео грязно выматериться или послать кого-нибудь в южные края, если обстановка будет способствовать? Что-то подсказывало мне, что да, и ещё как. Ведь если подумать, то даже приснопамятный Чехов не погнушался, при случае, «употребить японку».
Ладно, долой кавычки — мысленно вздохнул я. Чехов действительно употребил японку без всяких кавычек, когда был в Благовещенске проездом. Как он писал знакомому: «Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на карточке с какой-то японскою б…ю».
Так что если даже сам Чехов не погнушался, то от Лео следовало ожидать ещё чего хлеще, — подозрительно подумал я.
—
—
Все эти аристократические расшаркивания — это не про высокую культуру, на самом деле. Как жаргон заключённых, он был призван выделять людей в отдельные группы, чтобы по говорящему ясно было, кто он таков — знатный или разночинецъ. А дальше по ситуации — батогами по спине или вежливо расшаркиваться.
Почти уверен, что общество магов Союза миров разделяется на слои и касты ещё похлеще, чем в раннем Средневековье. Высшими среди них являлись маги, подобно стоящему перед нами Лео, это было так же очевидно, как восход Солнца. Что касается статуса землян, даже одарённых странными способностями, то с этим вопросом всё могло оказаться ой, как непросто.
Я резко встряхнулся и вдруг понял, что все вокруг уже где-то с минуту занимаются только тем, что наблюдают за мной. Как и сам иномировой маг, собственно. И это уже было нехорошо. Мне не следовало привлекать к себе лишнее внимание.