Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011

Я не могу сказать, что Тихон в романе Достоевского — это образ святого человека. Он отслеживает события последней войны, у него в доме присутствует куртуазная живопись в духе Буше, какие-то эротические картины. То есть Тихон не образцово-показательный, вовсе не житийный образ. Но в то же время, у Тихона присутствует стихия покаяния и борьбы со страстями. А вот где в романах Достоевского можно увидеть то, что касается последующих ступеней? Возможно, это можно усмотреть в самой стилистике Достоевского, которая многим не нравится. За стиль Достоевский получал и получает нарекания постоянно и от простого читателя, и от специалистов. За стиль его критиковал Набоков. Но мне кажется, что особенность стиля Достоевского состоит в том, что он литературным образом пытается выразить стихию помыслов. Не просто мыслей, а именно помыслов. Уловить стихию помыслов — это самое что ни на есть исихастское занятие, очень специфическое, со своей культурой действия, с многочисленными функциями. Всего этого, конечно, у Достоевского нет, просто он пытается представить именно саму стихию помыслов. Если вернуться к тем же «Бесам», то там Верховенский-старший возмущается новым поколением, называя их «людьми коротеньких мыслей». Эти «коротенькие мысли» и есть помыслы. Это точная антропологическая диагностика, которую дает Верховенский-старший. Кстати, этот персонаж романа с не меньшими основаниями может претендовать на образ святого в романе.

Иными словами, Достоевский, во-первых, пытается через определенную стилистику отразить всю изменчивость человека. Поэтому Достоевскому некорректно предъявлять претензии в нарушении стиля, какие, например, предъявлял ему Набоков. И, во-вторых, он настоятельно отслеживает именно короткие участки жизни для того, чтобы человек был ухвачен в своей неуловимости.

Итак вопрос: как вы считаете, можно ли у Достоевского найти не только общую направленность к онтологической границе, но и какую-то пошаговую прочерченность этого пути?

Богданова О.А.: Вы сами уже отчасти ответили на этот вопрос, сказав о стихии покаяния, о помыслах. Вопрос, который вы задали, я специально не продумывала. Вы говорите, и я одновременно размышляю над этим. Это весьма продуктивное направление анализа. Здесь можно что-то найти.

Хоружий С.С.: Я очень порадовался замечанию Павла Борисовича [Сержантова]. Это тот уровень анализа, для которого у докладчика, очевидно, просто не хватило времени. Но стоило бы указать еще и такие средства анализа. Безусловно, существенно рассматривать также вопросы стиля и структуры самого текста. Мы антропологию и все прочее пытаемся кондово вытаскивать из содержания. А, между тем, со стороны поэтики есть более глубокие и основательные способы извлечения выводов о художественном тексте. И Павел Борисович напомнил, что надо было бы обратить внимание на поэтику Достоевского и посмотреть, какая из этого выходит антропология. Текст как произведение поэтики тоже несет в себе какую-то антропологию.

Богданова О.А.: В данном случае это не было целью моего доклада, но, безусловно, интересно посмотреть, как исихастский органон влияет на поэтику Достоевского. Этот вопрос совершенно неисследованный. Я просто не знаю таких работ. В своей книге я говорю, правда, не о стиле, а о жанре Достоевского. Исихастские взгляды Достоевского у меня здесь связываются с его жанровыми особенностями. Я сейчас не буду подробно об этом говорить.

Хоружий С.С.: Это существенное замечание, которое носит характер некоторого задания.

Вопрос из зала (№ 4): Во-первых, спасибо за доклад. А во-вторых, не примите, пожалуйста, мое высказывание за резкое возражение. Вы сказали, что русский народ во многом воспитан на исихастских понятиях. Мне представляется, что это достаточно рискованное суждение, поскольку история исихазма очень драматична. Можно прочитать у

Георгия Федототова о трагедии ниловской святости, о том как разгромили скиты исихастов при митрополите Макарии. И с монашеством все не так однозначно. Если это киновия, то это не исихастская традиция. А вот старчество, оптинское и саровское — и Достоевский к старцам приходил, и Гоголь — является хранителем исихастской традиции. Это очень и очень ограниченный круг держателей этого светильника. И такое высказывание социологически и исторические не совсем попадает в эту тему. Поэтому я хотел спросить, это ваше высказывание, или вы полагаете, что Достоевский считал, что русский народ является выразителем и хранителем исихастской традиции?

Богданова О.А.: Достоевский слово «исихазм» не употреблял. Но я опираюсь на большое количество авторитетных исследователей, в том числе на Сергея Сергеевича [Хоружего], который об этом писал. Еще в Киевской Руси появляется исихастская традиция

Семен Новый Богослов), потом в Московской Руси все это складывается. Примыкающий слой был очень значителен. Именно исихазм оказал решающее влияние на русскую культурную традицию. Об этом многие писали, в том числе тот же Георгий Федотов.