Открытый заговор

В таком избавленном от лишней нагрузки мире производство предметов первой необходимости представляет собой серию задач, в целом менее проблематичных, чем нынешние вопросы, вызванные потворством своим прихотям и дракой за имущество со стороны преуспевающих, за рабочие места и скудные заработки со стороны масс. При неограниченном росте населения, в конечном пункте экономического процесса не просматривалось никакой практической альтернативы массовому равенству на уровне прожиточного минимума, кроме как через механизм неравенства, который позволял меньшинству поддерживать более высокий уровень жизни путем изъятия всех излишков производства, которые можно было изъять у пролетариата, опустив его потребление до уровня простого выживания.

И в прошлом, и в настоящее время так называемая капиталистическая система, то есть бессистемная эксплуатация производства частными владельцами под защитой закона, в целом, несмотря на большие издержки и конфликты, приносила пользу путем препятствования этому тяготению к всеобщему низкосортному потреблению, которое было бы неизбежным результатом социализма, игнорирующего биологические процессы. Однако при эффективном сдерживании роста населения перед человечеством открываются совершенно новые возможности.

Экономическая наука, как ортодоксальная, так и неортодоксальная, постоянно грешит тем, что считает все проблемы возникшими как бы из воздуха: нынешнюю практику и убеждения, вопросы заработной платы, цен, ценностей и владения собственностью, тогда как глубинные проблемы человеческого общества в действительности вовсе не могут быть обнаружены на этих уровнях. Основными проблемами человеческого сообщества являются биологические и психологические, а основами экономики являются проблемы прикладной физики и химии. Первый предмет, который подлежит исследованию, – что мы хотим делать с природными ресурсами, а затем – как заставить людей делать то, что должно быть сделано с максимальным удовольствием и эффективностью. Тогда нам необходим стандарт, по которому можно измерить эффективность современных методов.

Но академические экономисты, и тем более Маркс и его последователи, отказываются иметь дело с этими фундаментальными основами и, с глупой позой житейской мудрости, настаивают на том, чтобы начать свой анализ с некритического допущения общего антагонизма работодателей и рабочих, и заводят долгую канитель о прибыли и заработной плате. Собственность и экспроприированный труд являются лишь одним из методов в широком наборе других возможных экономических методов.

Экономисты, однако, серьезно относятся только к одному этому методу; остальное они игнорируют; а марксисты, с их неконтролируемой склонностью использовать прозвища вместо суждений, осуждают всех остальных как «утопистов». У избранных умов наклеивание ярлыка «утопический» равносильно вынесению окончательного приговора и закрытию дела, так же как у коммунистов их любимая фишка, наклеивание ярлыка «буржуазный», служит им заменой мыслительного процесса. Если они могут убедить себя в том, что идея или утверждение «утопичны» или «буржуазны», то для них не имеет никакого значения, верны они или нет. Их выбрасывают в мусор. Точно так же, как в светских кругах дистанцируются от всего, что может быть названо «атеистическим», «подрывным» или «нелояльным».

Если бы полтора столетия назад мир обратился к экономистам за решением проблем с транспортом, то они для начала поскрипели бы немного перьями, подышали бы на бумагу с чернилами, но вскоре бросили бы это занятие и, упрекнув себя за допущенную расточительность, оставили бы все разговоры о железных дорогах, автомобилях, пароходах и самолетах и занялись написанием длинных невралгических диссертаций, диспутов и трактатов о дорогах и методах их соединения, о шлагбаумах и каналах, о влиянии платы за шлюзы на лодочников, о местах приливов, о якорных стоянках, об избыточной грузоподъемности, о перевозчиках, караванах, тачках и пешеходных переходах. Там было бы четкое дифференцирование в чувствах и требованиях между меньшинством, владеющим лошадью, и пешим большинством; ошибки последнего могли бы измучить ум каждого философа, который мог ездить верхом, и были бы сведены к минимуму каждым философом, который не мог; пролегла бы широкая пропасть между школой с узкой пешеходной дорожкой, школой без пешеходной дорожки и школой, которая ожидала бы времени, когда каждая лошадь должна была бы пройти по одной универсальной дорожке под диктатурой пешеходного движения. И все это – с глубочайшей серьезностью и достоинством. Эти вещи – пешеходные дорожки, дороги и каналы с их движением, были бы «реальными», а «утопические» проекты для достижения скорости в тридцать или сорок миль в час или более, с подъемом в гору, против ветра и прилива, не говоря уже о более невероятной идее воздушного транспорта, были бы осмеяны. Жизнь катилась колесом или расходилась кругами по воде; так было и так будет всегда.