Открывая Москву: прогулки по самым красивым московским зданиям

Весть пролетела по театру и повисла в воздухе как нереальность: кто умер? Не мог еще кто-то посметь умереть. Умер только один Сталин, и все чувства народа, все горе утраты должно принадлежать только ему.

Сергей Прокофьев умер в тот же день, что и Сталин, – 5 марта 1953 года. Не дано ему было узнать благой вести о смерти своего мучителя.

Московские улицы были перекрыты, движение транспорта остановлено. Невозможно было достать машину, и огромных трудов стоило перевезти гроб с телом Прокофьева из его квартиры в проезде Художественного театра в крошечный зал в полуподвальном помещении Дома композиторов на Миусской улице для гражданской панихиды.

Все цветочные оранжереи и магазины были опустошены для вождя и учителя всех времен и народов. Не удалось купить хоть немного цветов на гроб великого русского композитора. В газетах не нашлось места для некролога. Все принадлежало только Сталину – даже прах затравленного им Прокофьева. И пока сотни тысяч людей, часто насмерть давя друг друга, рвались к Колонному залу Дома союзов, чтобы в последний раз поклониться сверхчеловеку-душегубу, на Миусской улице, в мрачном, сыром полуподвале, было почти пусто – только те из близких и друзей, кто жил неподалеку или сумел прорваться сквозь кордоны заграждений. А Москва в истерике и слезах хоронила великого тирана…

Со смертью великого покровителя кончилась целая эпоха в истории Большого театра. Ушел гений, ушло божество, и после него пришли просто люди…»

Воспоминания Галины Вишневской помогают нам создать колоритную картину жизни Большого театра в сталинское время. Она же поведала и некоторые подробности работы с кадрами. «Если встать на площади Свердлова лицом к Большому театру, то слева окажется небольшое, ничем не примечательное здание. Здесь помещается отдел кадров Большого театра – чистилище, через которое проходит каждый, кто возмечтал связать свою судьбу с великодержавным правительственным театром, здесь трудятся в поте лица своего сотрудники КГБ. Возглавляет отдел крупный чин, но на работе он всегда в штатском. Он замурован в кабинете с тяжелой дверью, обитой ватой и черной клеенкой, чтобы ничего оттуда не могло просочиться наружу. Он сидит, будто в сейфе с самыми редкостными драгоценностями – с “личными делами” артистов Большого театра. И будь ты хоть самым великим, самым гениальным в мире артистом – ты не выйдешь на сцену Большого театра без разрешения из этого скромненького зданьица.

Большой театр служит не только искусству, он служит прежде всего правительству. Здесь частые гости – государственные деятели, а артисты “удостоены чести” выступать на правительственных приемах и банкетах. Так что главная задача отдела кадров Большого театра – обеспечить стопроцентную безопасность драгоценных жизней членов правительства. Сколько талантливых артистов застряло в заградительных сетях, расставленных усердными охранниками в штатском!»

Но были и исключения. Того же Ивана Петрова взяли в театр несмотря на арест его родителей. А когда его мать после возвращения из тюрьмы нарушила запрет на въезд в Москву (как и многим, ей было велено жить исключительно за 101-м километром), Петров заявил об уходе из театра в случае, если ее не пропишут. Ему пошли навстречу.

В Большом театре проходило и прослушивание гимнов Советского Союза в 1943 году. Тут надо отметить, что к сочинению текстов и музыки гимнов подошли довольно серьезно, пригласив к этому делу если не всех желающих поэтов и композиторов, то многих. Но вот Сергея Михалкова как раз и не позвали (детский поэт!). Он же сам проявил инициативу и вместе со своим приятелем Габриэлем Урекляном (тот писал под псевдонимом Г. Эль-Регистан) сочинил текст и послал его Шостаковичу. Причем, как говорил сам Михалков, он в основном сочинял, а его коллега редактировал, «подбирая формулировки».

Осенью 1943 года в Бетховенском зале заседала правительственная комиссия во главе с маршалом Климентом Ворошиловым. Маршал и его коллеги занимались тем, что с утра до вечера прослушивали все присланные варианты текстов и музыки. Но ни один из гимнов не устроил комиссию. После очередного прослушивания оглашалось примерно такое заключение: «Предоставленные варианты пока не отвечают необходимым требованиям. Продолжайте работу, дорогие товарищи!»

И надо же случиться такому счастью – среди почти сотни вариантов гимнов (их хватило на целую книгу) внимание товарища Сталина привлекло именно стихотворение Михалкова и Урекляна. Мы не будем давать эстетическую оценку их произведению, тем более что время нынче на дворе стоит совсем другое. И переносить современные оценки на прошлое – дело довольно непростое, да и неблагодарное. Но тем не менее когда читаешь другие варианты гимнов, то выбор Сталина не кажется таким уж субъективным.

Сталин распорядился разослать текст Михалкова и Урекляна всем советским композиторам, незамедлительно откликнувшимся на новое указание вождя. Да и не откликнуться было нельзя, даже опасно. Музыку гимна сочиняли все – Прокофьев, Шостакович, Хачатурян и многие другие.