Открывашка в другие миры

– Давай давай, кадет, шевелись! – поторопил усатый, и я, сделав последний неловкий рывок на одной ноге, не удержавшись, вывалился на улицу, больно приземлившись на левое плечо, и проехавшись щекой по земле. Мое неуклюжее падение вызвало у бандитов дружный хохот. Мне же было совершенно не до смеха. Стиснув зубы от досады и злости, и сплюнув набившийся в рот песок, я медленно распрямился, оставшись сидеть на коленях. В этой унизительной позе, принятой мною намеренно, я более-менее приобрел устойчивость и как ни странно, сразу же почувствовал себя увереннее. Держа руки свободно вдоль тела и стараясь выглядеть как можно более жалко, я поднял на похитителей смиренный взгляд. Хотя сказать по правде, притворяться мне особо и не требовалось. Похоже, вид моего покрытого старыми и новыми ранами тела произвел неизгладимое впечатление даже на Катю, которая впервые увидела меня без рубашки при свете дня. Да, капитан, на солнышке, наверное, все это выглядит страшнее, чем в пыльном полумраке грязного сарая…

Солнышко… Невольно бросив взгляд вверх, я обомлел. Теперь понятно, почему Полесова назвала это место «новой параллелью»! Вместо привычной сине-голубой атмосферы местное небо было желтого оттенка, со всех сторон увешанного разноцветными прозрачными шарами звезд. А это значит, что мы где угодно, но не на Земле. По крайней мере, не на НАШЕЙ Земле.

Глава 23. Пермиков, на выход!

Я знаю мало женщин, всегда сдерживающих свои обещания. Но капитан Полесова была исключением. Сказала, что запрёт меня в ИИЗ, и так и поступила. Как я узнал позднее на своей же шкуре – аббревиатура эта означала «Исправительный Изолятор», тесную камеру которого я и измерял шагами вот уже несколько дней. Но все же меня поместили под арест не сразу после возвращения. Сперва я где-то сутки провалялся в пропахшей медикаментами и хлоркой палате местного госпиталя, расположенного в одном из верхних этажей нашего военного корпуса. К моему глубокому сожалению, на симпатичных медсестер, бережно поправляющих под головой подушку, рассчитывать не приходилось. То ли здесь было так заведено, что на работу принимали в основном мужчин, то ли меня опасались отдавать в чуткие женские руки, поэтому моим лечением занимались два хмурых мужика в белых халатах. Судя по молчаливому поведению медбратьев, они получили указание не разговаривать с «задержанным», то есть со мной, поэтому все процедуры проходили в тяжелом молчании.

Нежничать со мной здесь тоже не собирались. Довольно грубо обработав мои раны и всадив в бедро огромный толстый шприц, наполненный противоядием, должным вернуть израненной ноге чувствительность, меня пристегнули к кровати за правое запястье и оставили куковать до утра. Можно подумать, что без этих мер я мог сбежать! Да и сказать по правде, будь у меня такая возможность, я бы вряд ли ей воспользовался. Слишком много вопросов, роящихся в моей голове, остались без ответов, а возвращение домой мне тоже не сулило ничего хорошего, так как старые враги – Клещ, Лиза, их Главарь, державшие меня в плену, всё еще оставались где-то там. С кем с кем, а с ними меньше всего хотелось снова повстречаться. Кроме того за последние дни произошло столько событий, на осмысление которых времени все не хватало, что я радовался этой вынужденной передышке, пусть даже будучи в привычной уже роли заключенного.

Обколотый обезболивающими и антибиотиками, проведенные в госпитале сутки я практически проспал, ненадолго приходя в себя лишь для справления естественных нужд и принятия скупой больничной пищи. И пусть серо-бурая каша была пресной и невкусной, кровать нещадно скрипела от каждого движения, а старые и новые ушибы ныли тупой болью, зато впервые со дня похищения меня никто не бил, не резал, не пугал пытками, и не пытался убить.

Утром следующего дня мой вынужденный отдых в стенах госпиталя завершился. А если выражаться точнее, то я просто поменял одну скрипучую койку на другую, только теперь уже в застенках знаменитого ИИЗ. Чувствуя себя выспавшимся и ожидая завтрак, я обернулся на звук открываемой двери, но вместо парней в белых халатах в палату вошла знатная парочка суровых вояк, обряженных по всей форме, которые отстегнув меня от кровати, велели одеться и проследовать с ними. Под бдительным присмотром двух пар холодных глаз я натянул выданные мне черные брюки и футболку, сунул ноги в тапочки, и зажатый с обеих сторон смиренно поплелся вперед. Пять лестничных пролетов вниз, длинный коридор, переходящий в другой корпус, лифт, несколько поворотов, тяжелая дверь с приваренной к ней решеткой, которая с порога создавала удручающее настроение, еще один коридорчик с низким и давящим на психику потолком, и, наконец, сама камера.