Открыватели дорог

— Вам, товарищ Баженова, придется помолчать, — спокойно сказал Чеботарев. — Командир здесь теперь я. Если мы понесем Семена на руках, ему хуже будет.

— Я останусь с ним! — гневно сказала Баженова. — Нельзя больного человека оставлять одного!

— Это ничего, — миролюбиво ответил Чеботарев. — Я однажды у немцев в тылу лежал один восемь дней, пока меня товарищи выручили, я знаю. Тут разве что волки набредут, так Семен отстреляется от них. А если я вас оставлю, и вы заголодаете, и нам с Борисом Петровичем труднее будет трассу пройти… Так что вам придется идти со мной.

— Да вы человек или камень? — яростно вскрикнула Баженова. — Вы понимаете, что говорите? А если Лундин умрет? Мало ли какое несчастье может с ним случиться?

— От перелома ноги не умирают, — хладнокровно ответил Чеботарев. — У меня было легкое пробито, я и то не умер. И огня зажигать мне не полагалось. А тут все есть: вода, пища, огонь, чего же не полежать? Скорее поправится!

Баженова взглянула на Лундина. Охотник смотрел на Чеботарева, с такой легкостью распоряжавшегося его судьбой, широко открытыми глазами. И она вдруг увидела в этом взгляде настоящее восхищение этим командиром. Лундин улыбался своей доброй улыбкой, хотя видно было, что ему тяжело от боли, от долгого этого разговора. Она встала на колени перед охотником, оправляя повязку, словно не могла уйти, не сделав еще что-то для него. Лундин усмехнулся и сказал:

— Придется вам идти, Екатерина Андреевна. Паренек-то все правильно сказал. Ишь какой дельный! Недаром его товарищ Колыванов с край света к себе позвал. Видать, военные люди крепче нас, гражданских…

— Камень, камень, а не человек! — гневно сказала Баженова.

— Ругаться будем потом, — ответил Чеботарев, стаскивая в кучу хворост, сушняк, бревна-топляки, загромождавшие течение маленькой горной речки. — Тут и полежишь, Семен. — Он разжег огонь, приподнял охотника и помог ему перейти к самому берегу, чтобы удобно было брать воду.

— Дрова береги, еды тоже маловато, а взять больше негде. Ну, да ты не маленький, сам понимаешь, когда можно полным ртом жевать, а когда вползуба.

Баженова все не могла понять, как может Лундин так спокойно и даже любовно поглядывать на этого человека, который безжалостно оставлял его в полном одиночестве на волю всяческих опасностей. А Чеботарев между тем развязал мешки и раскладывал продовольствие. Лундин попытался было даже протестовать против того, что Чеботарев оставлял ему почти все запасы, но Чеботарев хмуро сказал:

— А вдруг и не десять дней лежать, а все пятнадцать?

— Оставьте эти разговоры! — воскликнула Баженова.

— Все надо предусмотреть, — ответил Чеботарев. — Здесь не на войне, а дело почти такое же выходит. Был бы Иванцов солдатом, я бы знал: он будет здесь тогда-то; а если он по-вашему действовать станет, того пожалеет, этого испугается, — тогда как?

Она замолчала, стараясь не глядеть на охотника. Она была больше всех виновата в том, что он со сломанной ногой остается один. Чеботарев развернул плащ-палатку, поглядел ее на свет, укрепил на колышках так, чтобы охотник мог заползти под нее. Лундин опять запротестовал, но Чеботарев сказал:

— И не думай. Конечно, плохо, что Екатерине Андреевне придется спать без палатки, да мы пока здоровы…

Это коротенькое «пока» напомнило Баженовой, что впереди еще более трудные дни, чем те, которые они уже прожили. И она не нашла больше никаких слов для утешения Лундина. Они пока еще здоровы, а что будет с ними дальше? Что будет с нею? С Колывановым? С Чеботаревым? И вдруг ей представилось, что только большая мудрость, приобретенная в годы войны, помогла Чеботареву так просто разрешить все, что стояло перед ними после несчастья с Лундиным. Больше она не могла ни возражать, ни огорчаться…

К вечеру они выбрались из ущелья уже на той стороне перевала. Внизу была странная пустыня, на которой ничего не росло, кроме каких-то маленьких деревцев с сухими ветвями. Пустыня эта простиралась за горизонт. На краю пустыни, у подножия скалы, горел огонь. Они устремились к этому огню с такой радостью, словно он обещал им утешение во всем: в том, что они оставили одинокого искалеченного человека, в том, что впереди была только пустыня.

Колыванов поднялся навстречу им, протянул руку к костлявой этой пустыне, в которой деревца, теряющиеся в вечерней мгле, казались торчащими из земли ребрами, и сказал:

— Согра!

Потом оглядел взволнованнее лицо Баженовой, нарочито равнодушное Чеботарева и спросил:

— Что случилось? Где Лундин?

И еще раз Баженова пережила горькое чувство злобы на этих железных людей, слушая, как Чеботарев ровным тоном рапорта рассказывал Колыванову о несчастье, случившемся с Лундиным, как Колыванов деловито выяснил, что и сколько оставили они охотнику, как спокойно ответил после всех этих расспросов одним словом: «Хорошо!» — словно все было ясно, все было сделано отлично, так и надо было: оставить человека в горах и больше не думать о нем…