Откуда мне знать, что я имею в виду, до того как услышу, что говорю?

К сожалению, мы не знаем, что ребенок подумал обо всем этом. Но нас больше интересует, что он делал. Независимые наблюдатели, которые видели только лицо новорожденного, подтвердили, что он подражал мимике: высовывал язык, открывал рот и т. д. Вы сами можете это увидеть.

Таким образом, будем считать, что подражание – часть нашей натуры. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-то не придумает этому лучшее объяснение. Эксперимент производит довольно сильное впечатление, особенно если учесть, что младенец еще никогда не видел зеркала и почти не видел людей. Ребенок не знает, как выглядит его язык. Возможно, малыш даже не осознает, что у него вообще есть язык. И все же, видя высунутый язык, в ответ он высовывает свой. Это было подтверждено уже более чем двадцатью последующими исследованиями. Новорожденные способны имитировать четыре вещи: движения рта и рук, показывание языка и надувание губ. При этом они никогда не путаются, например не двигают ногой вместо того, чтобы надуть губы. Таким образом, люди обезьянничают с момента рождения, причем большей частью неосознанно. И потому ответить на вопрос, что при этом происходит у них в голове, становится еще труднее.

Но раз человек способен имитировать движения в том возрасте, когда еще почти ничего не умеет, значит, существует механизм, достаточно простой для освоения младенцем, но в то же время достаточно сложный, чтобы претворить ряд различных воспринятых образов в целенаправленное движение. Как это происходит? Откуда ваш мозг знает то, чего еще не знаете вы?

Пора уже влезть в головы двух участников нашего эксперимента и подвергнуть их сканированию (в переносном смысле, разумеется), чтобы посмотреть, что там происходит, когда они наблюдают за другими.

Длинный путь в голове. Почему так трудно было выяснить природу подражания?

Сегодня человеческий мозг уже не представляется черным ящиком. Неврологи получили возможность заглянуть в головы участников эксперимента. Не совсем буквально, конечно, поскольку то, что мы видим, выглядит не столь ясно и четко, как на красивых иллюстрациях. (Мы уже обсуждали с вами вопрос, почему следует несколько скептически относиться ко всему, что мы видим.)

Поэтому давайте для начала немного осмотримся в лаборатории. Какие инструменты тут используются? Что они могут продемонстрировать нам со всей достоверностью, а чему можно верить лишь отчасти или не верить вообще? Итак, несколько слов о неврологии прежде, чем мы примемся за аппаратуру.

До изобретения электроэнцефалографии (ЭЭГ) и функциональной магнитно-резонансной томографии (ФМРТ) практически единственной возможностью исследования человеческого мозга было наблюдение за интересными людьми в ожидании того момента, когда они умрут. После этого их мозг подвергали исследованию, чтобы выяснить то, о чем их забыли спросить при жизни. Некоторые из результатов этих исследований пережили века.

Например, французский врач Поль Брока в XIX веке занимался несколькими пациентами, лишившимися речи. После их смерти Брока исследовал мозг пациентов и во всех случаях констатировал дефекты в одной и той же области, которую до сих пор связывают с речевыми способностями и которая носит имя этого врача – центр Брока.

Другие посмертные исследования, например мозга Эйнштейна (на что он, кстати, никогда не давал согласия), демонстрируют довольно спекулятивные результаты. Единственное, что можно утверждать с полной достоверностью, это то, что размер не имеет значения. Мозг Эйнштейна был несколько меньше и легче, чем у среднестатистического человека. Похоже, что для далеко идущих выводов недостаточно исследовать мозг одного гения. А Стивен Хокинг пока еще жив.

Затем появились новые методы, позволяющие понять, какая область мозга активна в тот или иной момент. Это можно было определить по количеству кислорода, поставляемого в определенные зоны мозга, или по колебаниям электрических потенциалов в нервных клетках.

Оба метода – ФМРТ и ЭЭГ – имеют косвенный характер. Принцип действия ФМРТ основан на том, что магнитные свойства крови варьируются в зависимости от ее насыщенности кислородом. Если какая-то зона мозга проявляет особую активность, в ней расходуется больше кислорода. Следовательно, она нуждается в более интенсивных поставках, и повышение содержания кислорода регистрируется магнитным сканером.

Однако, поскольку это происходит с некоторой задержкой, измерения с помощью ФМРТ не слишком точны по времени. Трудно сказать, какое событие предшествовало повышению потребления кислорода и для каких именно нейронов он был предназначен. Один из моих профессоров приводил такую аналогию: вы бежите вслед за струей автоматической поливалки газонов и смотрите, на какой цветок она попадает. Таким образом, с помощью ФМРТ можно определить, какая грядка полита, то есть какой участок мозга был активен. И это уже немало. Вдобавок ко всему в данном случае обследуется живой человек.