На этой улице в доме придворного музыканта Лепена (Лепеня) Гоголь поселился летом 1833 года. Свой адрес он с точностью указал в «Ревизоре», поселив в своей квартире сочинителя Тряпичкина, которому Хлестаков отправил письмо, открывшее всем глаза на главного героя комедии благодаря тому, что почтмейстер Шпекин вскрыл послание. Вот он, адрес: «В доме под нумером девяносто седьмым, поворотя во двор, в третьем этаже, направо». Напомним, что до 1836 года нумерация домов была сквозной в пределах полицейской части. Это самый значимый петербургский адрес Гоголя. Здесь он написал все свои «Петербургские повести», комедию «Ревизор» и начал поэму «Мертвые души».
Много приходилось претерпевать Гоголю из-за своих произведений. Вот и «Мертвыми душами» потрепали ему нервы.
«Как только Голохватов [исполнявший обязанности президента московского цензурного комитета] услышал название „Мертвые души“, – писал Гоголь директору Императорской Публичной библиотеки Павлу Плетневу в январе 1842 года, – то закричал голосом древнего римлянина: „Нет, этого я никогда не позволю. Душа бывает бессмертна. Мертвой души не может быть. Автор вооружается против бессмертия!“ В силу, наконец, мог взять в толк умный президент, что дело идет о ревизских душах. Как только взял он в толк и взяли в толк, вместе с ним, и другие цензора, что „мертвые“ значит ревизские души, произошла еще большая кутерьма. „Нет! – закричал председатель, а с ним и половина цензоров. – Этого и подавно нельзя позволить… Это значит, против крепостного права“.
На замечание цензора Снегирева, что в книге: „О крепостном праве нет и намеков, что даже нет обыкновенных оплеух, которые раздаются во многих повестях крепостным людям“, – последовали новые возражения: „Предприятие Чичикова, – стали кричать все, – есть уже уголовное преступление.“. – „Да, впрочем, и автор не оправдывает его“, – замечает опять Снегирев. – „Да, не оправдывает, а вот он выставил его теперь, и пойдут другие брать пример и покупать мертвые души…“. – ,Что ни говорите, – сказал молодой цензор Крылов, побывавший недавно за границей, – цена два с полтиной, которую Чичиков дает за душу, возмущает душу. Человеческое чувство вопиет против этого; хотя, конечно, эта цена дается только за одно имя, написанное на бумаге, но все же это душа, душа человеческая; она жила, существовала. Этого ни во Франции, ни в Англии, и нигде нельзя позволить. Да после этого ни один иностранец к нам не приедет!..“. В одном месте цензуру остановило то обстоятельство, что: „Один помещик разорился, убирая себе дом в Москве в модном вкусе". – „Да ведь и государь строит в Москве дворец", – сказал по этому поводу цензор Каченовский. – Тут, – прибавляет Гоголь, – завязался у цензоров разговор, единственный в мире, и. дело кончилось тем, что рукопись оказалась запрещенной, хотя комитет прочел два-три места».
Далее Гоголь предполагает, что против него плетут интригу, полагая, что не все цензоры так глупы.
Писатель Владимир Короленко впоследствии резонно добавлял, что «…цензура в целом очень часто бывает глупее своего среднего состава. И это потому, что ее действия определяются не аргументами самых умных из подчиненных [как, например, в данном случае Снегирева. –
Как это верно.
Улица Гоголя просуществовала до 1993 года, когда ей вернули прежнее название Малая Морская. Это вызвало много споров и неприятия среди горожан. Многие посчитали, что таким образом было проявлено неуважение к великому русскому писателю.
Нет, это совсем не так, хотя сторонники такого мнения могут взять на вооружение слова самого Гоголя, писавшего в свое время в «Авторской исповеди» по поводу «Мертвых душ»: «Огромно, велико мое творение, и не скоро конец его. Еще восстанут на меня новые сословия и много разных господ. Но что же мне делать? Уже судьба моя враждовать с моими соотечественниками. Терпение! Кто-то незримый пишет передо мною могущественным жезлом…».
К 200-летию со дня рождения даже поднимался вопрос об обратном возвращении имени Гоголя вместо Малой Морской. Но этого не произошло. А вообще-то самое правильное – это открытие музея-квартиры писателя в доме № 17 по Малой Морской, ведь и дом, и квартира писателя сохранились. Как было бы здорово прийти в музей Гоголя на Малой Морской улице!
До Октябрьской революции в честь русских героев, павших в войнах, улицы называли очень редко.
Одна из первых –
«Россия – единственная страна в Европе, где достаточно идеализма, чтобы воевать из-за чувства»