Откуда взялся этот Клемент?

Я выпрямляюсь и оглядываю зал. Никто не смеется, никто не улюлюкает. Как раз наоборот, кто не стоит в восхищении, тот сидит и зачарованно смотрит на огромного мужчину на сцене.

А он заводит последний припев с такой мощью, что у меня мурашки по телу бегут — как, наверное, и у всех в баре. По окончании песни зал взрывается аплодисментами, и Клемент, смущенно улыбаясь, спускается со сцены.

Пока он идет к нашему столику, его спина собирает щедрый урожай одобрительных похлопываний. Я была в «Слизняке», пожалуй, на десятке вечеров караоке и ничего подобного ни разу не видела.

Клемент наконец-то усаживается напротив меня и немедленно хватается за свой бокал, разом вливая в себя чуть ли не половину. Публика постепенно успокаивается перед выступлением несчастной женщины, которой придется демонстрировать свой талант после такого триумфа. Клемент подается ко мне через стол:

— Пойдем покурим?

Я киваю, все еще не обретя дар речи, и указываю на дверь в пивной сад.

Мы идем через зал, и посетители провожают Клемента взглядами. Мужчины кивают в завистливом восхищении, женщины кокетливо хлопают глазами. Смешно даже вспомнить, что всего лишь несколько дней назад, впервые оказавшись на людях с Клементом, я жутко стеснялась его общества. Теперь все наоборот.

В садике прямо заповедник тишины.

Клемент достает из кармана пачку «Мальборо» и извлекает из нее две сигареты, предлагая одну мне.

— Вообще-то, не стоит мне курить, — нерешительно сопротивляюсь я. — Да, ладно.

Клемент щелкает «Зиппо» и дает мне прикурить. Я глубоко затягиваюсь и выпускаю облачко дыма.

— Итак, мистер Клемент, не обсудить ли нам только что произошедшее? — не без игривости отваживаюсь я подступить к щекотливой теме.

— Не-а.

— Ой, да ладно вам! Как же нет? Это было потрясающе!

— Да я всего лишь прочистил трубы от ржавчины, делов-то.

— Не скромничайте. Где вы научились так петь?

Он пожимает плечами и задирает голову к темному небу.

Вопреки солидному объему поглощенного пива, в поведении Клемента мало что указывает на воздействие алкоголя. И, к моей величайшей досаде, при неугодном ему направлении разговора язык у него отнюдь не развязывается. А я-то надеялась, что после полдесятка пинт его бдительность притупится и он, глядишь, и сболтнет что-нибудь противоречащее своим бредовым утверждениям.

Я явно недооценила устойчивость Клемента к алкоголю.

Зато содержание такового в моей собственной крови наделяет меня достаточной смелостью для продолжения расспросов:

— А вы всегда умели так петь?

— Да вроде, — выдавливает он.

Что ж, можно считать прогрессом.

— Брали уроки пения?

— А ты любопытная баба, а?

— Я не любопытная, Клемент, а просто интересуюсь. Думала, мы друзья, а друзья ведь делятся друг с другом всяким, правда?

— Наверное.

И когда я уже думаю, что сейчас последует очередной от ворот поворот, Клемент кивком указывает на столик со скамейками на клочковатом газоне вокруг террасы, где мы сейчас стоим.

— Давай-ка присядем.

Мы перемещаемся к столику и усаживаемся друг напротив друга.

Клемент глубоко затягивается и затем прочищает горло:

— Петь меня научила Энни.

— Вы не в первый раз упоминаете это имя. Полагаю, вы были больше чем друзья?

— Можно и так сказать.

— А как вы познакомились?

— Помнишь, я рассказывал тебе, что приглядывал за группами?

— Да, конечно.

— Энни была бэк-вокалисткой в одной отстойной группе, с которой я какое-то время работал. Я помогал ей на саундчеках, так мы и сошлись. Команда и вправду была ужасной, а главному вокалисту и вовсе медведь на ухо наступил, но Энни пела что надо, и она-то их и вытягивала.

— И она давала вам уроки?

— Ага. Я наплел ей, будто хочу организовать группу, и попросил научить меня петь. Придумал, чтобы видеться с ней почаще.

— Заранее извиняюсь, но вы не производите впечатление человека, которому для заигрывания с женщинами требуются какие-то уловки.

— Так-то оно так, но с Энни вышло по-другому. Она была американкой, из Пенсильвании. Ну и, даже не знаю, было в ней что-то особенное.

— И что произошло дальше?

— Мы начали встречаться, и уже через полгода у нас все было по-серьезному. Сняли квартирку в Сохо, и какое-то время дела шли просто чудесно. И мы подумывали о свадьбе и даже о переезде в Америку, чтобы начать по новой.

— Без паспорта это было бы непросто.

— По роду моих занятий разжиться поддельным паспортом особой проблемы не составило бы.

— Вы, похоже, все спланировали?

Он делает последнюю затяжку и отшвыривает окурок.

— Вот только не всегда выходит так, как хочется.

— В смысле?

— В феврале Энни обнаружила опухоль в груди. До Рождества она не дожила.

Его предельно искреннее откровение словно бы протыкает пузырь моего опьянения, и я мгновенно трезвею.

— Я… Я даже не знаю, что сказать. Мне так жаль.

Клемент не отвечает, лишь закуривает следующую сигарету. Затем задумчиво вертит «Зиппо» в руке, и в какой-то момент свет из бара падает на гравировку.

Мне становится понятен ее смысл, и я произношу слова посвящения вслух:

— «На темные времена».

Клемент кивает.

— Вам подарила ее Энни?