Откуда взялся этот Клемент?

Насколько я понимаю, Вы обзавелись охраной — того самого джентльмена, что без малейшего на то повода избил моих компаньонов. В данный момент оба находятся в больнице, где лечатся от полученных травм. Достаточно лишь упомянуть, что они страстно желают по выздоровлении вновь повстречаться с Вами.

Мне удалось убедить партнеров ничего не предпринимать до четверга, когда кончается Ваш срок. Тем не менее хочу подчеркнуть, что в случае невыплаты долга в оговоренную дату я не отвечаю за их действия.

Дорожа своей репутацией, они намерены урегулировать ситуацию.

Полагаю, указанное обстоятельство послужит Вам достаточной мотивацией, чтобы направить все силы на поиск средств и мистера Паттерсона.

В ожидании встречи с Вами в четверг.

Д.

Я перечитываю послание трижды, добавляя все новые ингредиенты в бурлящий котелок эмоций — гнев, страх, ненависть. Я столь погружена в черные мысли, что даже не замечаю подошедшего Клемента и вздрагиваю, когда он произносит:

— Значит, не чек от тотализатора?

Делаю глубокий вздох и протягиваю ему письмо. Он берет его своей лапищей размером со сковородку и пробегает глазами текст.

— Выброси, — фыркает Клемент.

— Но ведь это улика. Если мне придется обращаться в полицию, это станет ключевым свидетельством.

— Думаешь, его сплошь покрывают отпечатки пальцев Стерлинга? Не будь наивной, тебе это не поможет.

Скорее всего, он прав. Крайне сомнительно, что старик окажется столь беспечным и поставит под угрозу свое положение.

Я сгребаю почту с коврика и вместе с письмом от вымогателя бросаю под прилавок.

— Ну так едем, пупсик?

— Пожалуй.

Правда состоит в том, что ехать уже не хочется. Не хочется вообще ничего, связанного с этой историей. Легкое возбуждение, что я испытывала каких-то пять минут назад, выдохлось. Никакое это не великое приключение — нет, это жуткая дыра, и из нее не выбраться, как только что напомнило письмо Стерлинга.

Моя единственная надежда — безумные поиски сокровищ под предводительством джинсового фрика, возомнившего себя умершим еще в семидесятых.

Чего бы я только не отдала, чтобы меня сейчас завернули в уютное полотенце.

16

До вокзала всего полтора километра, и я решаю бросить машину у магазина. Надеюсь, прогулка по осеннему солнышку прояснит мысли и оживит энтузиазм.

Возможно, мои надежды и осуществились бы, не сопровождай меня любопытный небритый йети.

Молясь про себя, чтобы не повстречался кто-нибудь из знакомых, я стараюсь идти побыстрее. Клемент не отстает и изводит меня вопросами.

— Что такое «Сантандер»?

— Банк. Кажется, бывший «Эбби Нэшнл».

— «Энн Саммерс»?

— Торгуют женским бельем и… хм, секс-игрушками.

Когда мы добираемся до привокзальной площади, в собственной адекватности я сомневаюсь ровно настолько же, насколько и в клементовской.

Веду своего спутника к билетным автоматам недалеко от центрального входа.

— Клемент, у вас деньги есть?

— Не-а.

— Выходит, финансирование нашей экспедиции целиком лежит на мне?

— Вообще-то я обычно беру плату за свои услуги. Я ведь ни шиша с этого не получу, так что можешь хотя бы оплатить расходы.

— Стало быть, телка может за все платить, несмотря на ваш сексизм.

— Что-то я не врубаюсь, о чем ты толкуешь, пупсик.

— Сексизм… А, ладно, — вздыхаю я.

Спорить бесполезно, и, потом, в чем-то он прав.

Встаю перед автоматом и начинаю тыкать в экран, чтобы купить два билета в Лондон. Клемент стоит за спиной и внимательно наблюдает за моими манипуляциями.

— И что эта хреновина делает? — интересуется он, когда я сую кредитку в щель.

— Это билетный автомат, такие установлены на большинстве станций. Наверное, обходятся дешевле персонала.

— Так «Бритиш рейл» избавился от всех этих черномазых?

— «Бритиш рейл» больше не существует, а что…

«Ой!».

Я стремительно оборачиваюсь и оглядываю площадь, надеясь, что никто не услышал. Людей, к счастью, мало, да и те далеко.

— Клемент, ради бога, это слово произносить нельзя, — шиплю я.

— Какое еще слово?

— На «ч».

— Черномазые, что ли?

— Клемент! — я снова нервно оглядываюсь. — Прекратите!

— Почему?

— Потому что оно крайне оскорбительное. Это ужасное слово.

Вопреки моим ожиданиям, он не возмущен, а озадачен.

— И когда это произошло?

— Что произошло?

— Когда это слово стало оскорбительным? У меня была уйма цветных корешей, и им вроде было пофиг.

— Это еще одно слово! «Цветной» тоже нельзя употреблять.

— Ты прикалываешься, что ли?