Толпа остановилась поодаль, глядя, как смертники один за другим прыгали в сыпучую чёрную землю и как она забивала им рты, глаза, запечатывала в темноте навсегда.
И тут Таисию пронзило воспоминание: она лежит на снегу, и чьи-то останки волокут её вверх, прочь от провала. Стало быть, мертвяки хотели сохранить ей жизнь? А вот Андрюня, трижды грешник, увёл живых в небытие. Да что же это случилось с миром-то? Неужто всё вышло по Мотриным бредням?
— Идите, братья и сестры, по домам! — заблажила Мотря, легка на помине. — Земля взяла, что ей нужно, теперь успокоится.
— Вы стали свидетелями таинства! — подхватил слова матери бас Калистрата. — Пусть же оно останется в ваших душах, разглашать его будет преступным. Нам с вами удалось причаститься к чуду, так будем же достойными его хранителями.
Но никакие призывы не смогли заглушить взрыв горя людей, потерявших родственников. До самой ночи у оврага раздавались крики, плач и проклятия.
А с началом нового дня земля отторгла откуп.
Подземный гул, заглушавший любые звуки, прокатился волной от реки до города, накрыв и северную заставу, где прежние толчки были почти не ощутимы. А потом твердь качнулась так, что люди повалились с ног. В хлевах и загонах покалечился скот. Избы переламывало, как детские потешки из лучинок. Полыхнули пожары из-за топившихся печей.
Три страшных толчка превратили крайние улицы предместья в провал, в которые ринулись зажоры с реки.
Люди, кто со скарбом, кто почти безо всего, побежали спасаться в город.
Подворье Таисии с пятистенком, летником, баней и хозяйственными постройками, поднятое почти за сто лет и рачительно ухоженное старыми и новыми хозяевами, превратилось в руины. Варнаки сунулись в развалины с целю поживиться, но получили отпор. Таисия защищала не добро, которое может быть взято стихией, а прежнюю жизнь — с достатком, уважением народа, сознанием своей власти хозяйки.
Она отправила сына с невесткой в северную деревню к родственникам и не согласилась ехать с ними. Убедить её было невозможно. И разговорить тоже. Нахмурив густые брови, сжав в нитку суровый рот, Таисия задумала что-то страшное. Её взгляд потеплел, когда она перекрестила на прощание Сашу. Только тогда она сказала:
— Не давай власти над собой ничьим словам, дочка. Ты мать, и это главное, кто бы что ни говорил. За святым обликом может таиться зло. Ищи спасение сама.
Таисия повесила на плечо ружьё и отправилась на поиски Мотри.
К удивлению, её подворье пострадало меньше, чем другие.
Таисия вошла через дыру в лиственничном заборе.
Мотрю и Калистрата окружал несчастный люд. Обгоревшие, раненые, бездомные, потерявшие имущество были готовы прибиться хоть к кому-нибудь, кто бы указал на спасение. Все столпились около костра, на который пошла
поваленная часть забора.
— А… Таисия наша безгрешная… ты пришла спросить, отчего откуп не свершился? Отчего земля жертвы отвергла? — заверещала Мотря, упреждая вопросы, которые ей могла бы задать Таисия. — И не стыдно тебе, а? Брат ваш крал да пьянствовал, а вы его всей родовой покрывали! Грехи, как язвы, разъели землю!
— Ну ты, баба, язык-то прикуси! — заступился за Таисию муж её троюродной сестры.
— А не буду я молчать! — взвилась Мотря. — Она ещё и грешницу покрывает! Невестку свою! Которая на кладбище к пьянчуге бегала!
— А кто докажет твои слова, Мотря? — спокойно возразила Таисия. — Кто свидетель, что на моей снохе грех?
— Да Калистрат всё видел! — торжествующе сказала Мотря. — Он мужик уважаемый…
— Настолько, что к молоденьким соседкам выпимши пристаёт! — возвысила голос Таисия. — А потом грозится, что навек опозорит, если родителям девка пожалится. А ну, сватья, скажи слово, если это не так! Саша всё тебе поведала. А тебе важнее было с Мотрей знаться, чем против их семьи пойти. Мотря и Саше голову забила богопротивными мыслями.
— Не смей голос возвышать противу моей родительницы! — загрохотал Калистрат. — Вот чья семья должна стать откупом…
— А где твой брат Осип? — спросила Таисия, уже ни на что не надеясь. Вдруг этот воришка на материнском подворье. Или сгинул вместе с пастухом и подельником. В любом случае это ничего не меняло.
Видимо, делишки Осипа были известны людям, и она зароптали.
— К родне на северную заставу поехал, — так уверенно сказал Калистрат, что внутри у Таисии всё оборвалось.
Никто не станет искать Осипа, когда у народа других забот полно. Никто не поверит ей, что брат будущего головы грабил склепы и могилы, разорял последние приюты умерших людей, менял на полушку душу и совесть.
Людской гомон стих.
Через дыру в заборе вошёл кузнец. Его волосы, стриженные скобкой, ранее смоляные, теперь напоминали перья полярной совы. Глаза ввалились, но в них не было отстранённости, как у Андрюни. Он что-то скрывал за пазухой зипуна.
— Не нужно никаких откупов. Ни живым, ни мёртвым. Силы и тайны земли нам неведомы. И нет у нас власти на них влиять. Спасайте свои жизни, люди! То, что дороже золота. Идёмте на север, — сказал кузнец.
— А что это у тебя, Петрович? — взвизгнула Мотря и потянулась к зипуну.
Кузнец отстранил её и сам откинул полу.