Отличник

Находясь в восторге от прочитанного, я побежал к Фелицате Трифоновне, но та не стала меня даже и слушать, не стала пьесу читать. Она считала, что я перво-наперво должен был предложить пьесу ее сыну (Леонид, напомню, театром уже не занимался) и только лишь в том случае, если он от нее откажется, браться за нее самому. Только после отказа ее сына от пьесы, я имел право бить челом перед царицей Красулей, выпрашивая милости. Под милостью понимайте площадку и актеров для постановки.

– Ишь, набрался наглости, приперся! – кричала она на меня.

Когда же я пошел к Скорому и тот дал актеров, предоставил площадку и разрешил ставить, она точно таким же дурным голосом, как сказали бы в Одессе, кричала совершенно в обратную сторону.

– Ты что, у меня не мог ставить?

– Так вы ж меня в шею!

– Так тебе и надо. И правильно! Ну, и что, что в шею? Ты что барышня кисейная, голоса боишься? Ты же учишься на режиссера, а настоящего режиссера если выталкивают в дверь, то он лезет в окно. Характер нужно было проявить, но своего добиться.

Я с ней не спорил, давно не спорил. В ее глазах я всегда был виноват, как впрочем, и все окружающие.

Скорый дал площадку, дал самых хороших актеров. Сначала, правда, так же слегка повыпендривался. Когда я пришел к нему с пьесой, сказав, что желаю ее ставить, он и в руки ее брать не хотел. Собственно, открою тайну, я и не надеялся на то, чтобы ставить в его театре. Я ему, как своему наставнику, пьесу принес похвастаться, посоветоваться.

– В театре существует завлит, который обязан искать новые пьесы, – заговорил он, – оснащать театр новыми пьесами. Но эта рыжая баба этим не занимается. Все тащат пьесы мне. Зачем мне такой завлит? На кой черт она мне нужна?

– Не знаю, – ответил я, хотя знал прекрасно, что у него с ней роман.

Конечно, Скорый, как только пьесу прочитал, понял, что в руках у него шедевр, та самая пьеса, о которой давно уже грезит вся театральная общественность. И тогда уже, подозреваю, в голове у него промелькнула мысль эту пьесу украсть у меня и поставить ее самому. Но на то он и был режиссером умудренным и опытным, чтобы этого сразу не сделать. Во-первых, и передо мной все же было б неудобно, но не это главное. Пьеса новая, смелая, как отнесутся к такой новизне? К такому материалу? А что, если по шапке? Только что театр делили, полцарства потерял, а тут, вдруг вторая осечка. Нет, он хоть и Скорый, но торопиться не стал. Справедливо рассудил, что пьеса от него и так никуда не денется, но лучше, чтобы постоянно пребывала в зоне его видимости, у него под крылом, под его опекой.

Он дал мне ведущих актеров, все цеха заставил трудиться на постановку, разрешил работать с теми актерами, которые числились в труппе, отошедшей под начало Фелицаты Трифоновны, как-то Кобяк, Елкин и так далее. Голова моя закружилась. Я работал с кумирами моего детства.

Первое время работалось легко. Репетиции были одна веселей другой. Я был доволен актерами, они были довольны мной, горизонт был чист, солнце стояло в зените.

Толя Коптев в это же самое время был ассистентом в постановке Скорого. То есть считалось, что эта ассистентура будет ему зачислена как диплом. Представьте его настроение, ведь репетировали в одном здании.

У Леонида ко мне проявился нешуточный интерес, все звал меня к себе, подхваливал. Глаза горели нескрываемой завистью. Толя присутствовал при наших встречах, угрюмо молчал, Леонид его, как мог, утешал, не шел на конфликт, как прежде. Уверял, что ничего позорного нет в том, что Толя ассистент и за это получит диплом. Клялся, что в прежние времена это была общепринятая практика и мастер всех своих учеников проводил через ассистентуру, постепенно погружая молодого режиссера в этот террариум, которым является театр. А меня при этом серьезно предупреждал, чтобы я не поворачивался к актерам спиной и держал с ними ушки востро. И вообще был бы в данный момент осторожен, так как вслед за большим везением и большой радостью неизбежно приходит прямопротивоположное. И как сглазил.

Началось все с бытовых трудностей, которые стали одна за другой появляться в теткиной квартире. Лопнула труба в туалете, газовая колонка стала барахлить. Главный инженер жилконторы, та женщина, с которой ругалась тетка, грозила мне судом, требовала, чтобы я оплатил ремонт в квартире нижнего этажа. Газовщик, ремонтник из Мосгаза вымогал деньги, уверяя, что нужно колонку менять. Сосед Синельников замучил со своими бедами, да с предложениями выпить, посидеть.

В театре с постановкой начались проблемы. Актер Кобяк стал хвастаться, что гонит самогон на продажу, и в ответ на мои жалобы бытового характера посетовал, что и у него в квартире случается одна беда за другой. Он все это приписывал проискам нечистой силы и изъявлял желание освятить свое жилище.