Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Следующий день был похож на предыдущий: занятия музыкой, папками. Нина Викторовна ставит одну за другой пластинки (проигрыватель в моей комнате). Звучит квинтет Шуберта, концерты Моцарта.

...Может, и вправду жизнь расширится? обогатится?...

И мама моя в этот день слушает музыку. Ночью ей снилась третья, как она ее называет, Наташа. Думы все одолевают ее. Она записывает: "Играет Коган... Я плачу... так легче..."

30 сентября узнала горестную весть: у Твардовского инсульт. Вероня утешает меня: "Говорят - микроинсульт..." Не прошло Александру Трифоновичу даром то, что отняли у него любимое детище - журнал "Новый мир"! Недавно отмеченное шестидесятилетие было юбилеем поэта Твардовского, только поэта. Поэт Твардовский родился раньше редактора Твардовского, но пережил его...

В тот же день - и приятная встреча. Из Пушкина в Москву приехала повидаться со мной Люцетта Михайловна Арутюнова. Она предлагает мне играть на двух роялях (ведь я так люблю это, так рвусь к этому!), на первых порахаккомпанировать ей 1-й и 3-й концерты Бетховена. Когда выучим - сыграем в московских музыкальных школах, а потом и в музыкальном училище! Заманчиво. Но... осилю ли?

А в первый день октября я впервые в эту осень - у Ундины Михайловны.

...Что за удивительные имена: Ундина... Люцетта!.. Жизнь как нарочно вносит и тут в мою жизнь романтику! Если б только романтику...

Я поделилась с Ундиной Михайловной предложением, которое сделала мне Люцетта Михайловна.

- Но ведь это не ансамбль! - бросила она. - Можете аккомпанировать сколько вам угодно, но я хочу, чтобы вы играли главную партию. Учите 3-й концерт Бетховена! Я сама вам проаккомпанирую.

А пока что Ундина Михайловна слушает разученный мною экспромт Шопена. Целый год упорных занятий моих с ней после длительного перерыва не прошел зря - вместо обычного: "Ну что ж, разобрали..." или: "Да, разобрали..." после первого прослушивания новой вещи на этот раз: "Вы его неплохо разобрали". В ее устах это - уже похвала!

Ундина Михайловна садится за рояль и играет экспромт сама, сопровождая игру многими пояснениями, а я не только слушаю, но быстро делаю записи прямо на нотах. Ведь память уж не совсем та, что в молодости!

Шура живет в соседнем доме. Захожу к ней. Говорим с ней все о том же. Признаюсь, что с разводом примириться не могy. А через суд, вероятно, все равно разведут, даже если буду протестовать...

Шура советует пойти в юридическую консультацию, совсем недалеко от нее. Она консультировалась там по поводу завещания...

Меня встретила молодая женщина с живым умным лицом, юрист Лебедева. Робко, с недомолвками, говорю ей о происходящем. Та просит большей откровенности:

- Кто ваш муж? Мне это нужно знать, чтобы понять.

Ее удивляет, что женщина, уже имеющая ребенка, захотела иметь второго ребенка вне брака... Это - редчайший случай. Я не должна быть скрытной, если хочу получить от нее советы.

Сначала я придумала, что муж из артистического мира. Но, быстро поняв, что веду Лебедеву по неверному следу, заменила артиста на ученого.

Хотя юрист и поняла, что я ухожу от правды, все же смилостивилась:

- Вы такая беспомощная! Мне вас жалко. Скажите, может быть, иметь ребенка от вашего мужа... почетно?

- Возможно, что и так...

- А быть его женой?

- Тем более.

- Тогда она просто аферистка и это все трафаретная история.

Лебедева дает мне свой домашний телефон. Зовут ее Викторией Семеновной. Предлагает звонить, если я буду нуждаться в ее советах, но при условии большей откровенности. Деньги за консультацию она взять отказалась:

- Я же вам ничего не посоветовала.

(Я позвоню Лебедевой более года спустя. Несмотря на это, она сразу меня узнает и объяснит тем, что я поразила ее своей скрытностью: "Обычно нам как на духу все рассказывают...")

Вечером того же дня я - у Кобозевых. Теперь я решила откровенно поговорить уже не с Эсфирь Ефимовной, а с самим Николаем Ивановичем. Все становилось слишком серьезным и сложным.

Из-за того, что я долго не звонила Эсфирь Ефимовне после того, как сказала, что очень хочу именно с нею говорить, она настолько разволновалась, что в конце концов не выдержала и сказала о моем звонке мужу. И тот уже задумался, что бы это означало, Даже и о возможном ребенке думал...

- Николай Иванович, - начала я, - вы в состоянии выдержать, чтоб я рассказала вам о своей драме? Ведь я навалю на вас огромную тяжесть...

- Наваливайте! - ответил этот физически изможденный, тяжело больной человек, но такой мужественный в борьбе со своими недугами, такой высокий духом и светлый душой.

Я дала ему прочесть Санино письмо, к тому времени уже перепечатанное мной на машинке.

- Он имеет в виду... нас? - спросил Николай Иванович, встретив намек на их сложную семейную ситуацию.

- Да.

Разговор наш с Кобозевым получился очень длительным. В согласии с отцом Всеволодом, даже с юристом Лебедевой, он считает историю банальной. Но в отличие от них шел дальше в своих выводах, заметив, что мой муж "старается придать этой обычной истории характер истории необыкновенной"...