Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

И тотчас же набросилась на работу с папками. Мой труд приобретал для меня теперь совершен-но особое значение. Он должен был наполнить мою жизнь вместе с музыкой: я предполагала продолжить занятия с Ундиной Михаиловной, а играть - у Вероники, по утрам, когда обе мои племяшки бывали в школе. Плохонький "Беккер" должен был сменить великолепную "Ямаху".

..А вдруг случится, что я найду какое-то преимущество в свободной жизни?.. Что-то другое, сугубо мое, поможет заглушить тоску по любимому человеку, отрыв от его интересов, настоятельной потребности и многолетней привычки заботиться о нем?..

Последние дни августа и начало сентября я все время интенсивно работала. Голова - хорошая, ясная. Работоспособность такая, какой я, пожалуй, давно у себя не помнила. Правда, нет-нет, да поплачу, повою жалобно. А то вдруг принималась писать мужу: писала много, беспорядочно. Созвонившись с Ундиной Михайловной, договорилась, что в ближайшие дни начну с ней заниматься. Стала каждый день играть.

Четвертого сентября, под вечер, поехала в Москву. На квартире у Всеволода Дмитриевича познакомилась с Ниной Викторовной Гарской. Теперь я буду жить у нее. Едем к ней. В моем распоряжении будет очень большая комната, больше похожая на зал, в которой очень мало мебели, на стенах абстрактные картины. Нину Викторовну несколько лет назад оставил горячо любимый муж, композитор. Боже, неужели ее судьба - моя судьба?.. Сейчас она спокойна, светла. А какой буду я?.. Нет, это невозможно.

Выйдя от Нины Викторовны и уже владея ключом от новой своей квартиры, звоню Веронике, прошу ее подойти ко мне в метро на их станции "Сокол", которую мне проезжать. Встречаемся. Объясняю ей, что сняла комнату, что буду жить отдельно от мужа, в Москве, что так надо. Договариваюсь, что по утрам буду приезжать к ней заниматься музыкой. Это к тому же создаст в моей жизни определенный ритм!

На следующий день, 5 сентября, в "Сеславино" приехал Ростропович. Зашел ко мне. Встретились, как всегда, поцеловавшись. Прошли в первую комнату флигеля - кабинет моего мужа. Он сел за стол, я присела на кровать-тахту, покрытую коричневым бархатом в мелкую клеточку.

На мне было мое "грузинское" серо-голубое полосатое платье, которое вообще шло мне.

- Ты почему так похорошела? - спросил меня Стив.

- С женщиной это бывает в двух случаях: от счастья или от отчаяния, ответила я и заплакала.

- Узнала?.. (Значит, он... знал?) Привыкнешь...

- Нет, уеду.

Он попробовал меня отговорить. Нет, бесполезно. Но я тут же начала сквозь слезы говорить Ростроповичу, что только мои близкие для Сани сделали: посылки, передачи - ведь кроме нас у него никого не было... Вероятно, как и большинство мужчин, Ростропович не любил женских слез. Он скоро ушел, проговорив: "Ну и попал же Саня!.."

Вечером они с Вишневской позвали меня в "большой дом". Разговор больше всего шел о том, что надо приложить все усилия к тому, чтобы "Август четырнадцатого" был напечатан здесь, в Советском Союзе. Стив снова попытался удержать меня, уговорить остаться. Нет, мое решение твердо. Будем жить каждый сам по себе; а там видно будет...

Я как-то запозднилась, а потому к Нине Викторовне было ехать неудобно. Позвонила Веронике, можно ли приехать к ней. Да, конечно. Перед отъездом оставила на столе мужу полупрощальную записку. Писала, что будем считать, что на сколько-то мы с ним расстались...

Взяв с собой уложенные вещи и машинку "Колибри", пошла на станцию.

Глава XII

НЕ РАСПУТАТЬ КЛУБКА

Нобелевская трагедия

1. Прозрение

Когда ехала в электричке, вдруг почувствовала, что во мне поднимается неудержимый гнев. Я бегу от мужа. Я вынуждена бежать от него, от самого для меня родного человека! Бросать наше чудное "Сеславино"! Бежать к чужим людям! И все из-за того, что ему нужны героини, которых он "не может собирать за обеденным столом"! Не он ли приводил мне когда-то слова Толстого: чтобы понять всех женщин - достаточно сильно любить одну, свою жену?"

Гнев все нарастал и искал выхода. Отчаяние может вылиться слезами. А... гнев?..

Когда пришла к Туркиным, было уже около 12 часов ночи. Войдя в кухню и не владея собой, закричала как безумная:

- Где те, кто издает "Хронику"? Я принесла сенсационную новость. Мужчины, следуйте своему кумиру! Женщины...

- Дети! - прервал меня столь же громкий окрик мужа Вероники, Юры, раздавшийся из соседней комнаты. (Дети были в дальней).

- У меня к тебе от него письмо, - сразила меня Вероника. - Я была у него в Борзовке.

- Не хочу. Не буду читать. Порву.

- Бывают очень серьезные вещи, - с ударением на каждом слове произнесла моя младшая сестра.

- Ну, давай!

- Порвешь!

- Нет.

Я судорожно вскрыла конверт. Большое, на нескольких листах написанное письмо:

"Душа моя родная, дорогая!

Глазки мои серенькие!.. "