Отмена рабства. Анти-Ахматова-2

И женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила,
Ненужный дар моей жестокой жизни…

Размеры наследств, как правило, сильно преувеличивают. Наследники поджидают фантастических фортун, и завистники, чтоб подогнать базу под свои переживания, тоже уверены в достоверности россказней о сказочном везении.

Доброты Анне Ахматовой перепало, однако, судя по всему, немного.

Шапорина как-то говорила об Анне Андреевне при Гаршине, сказала об отсутствии у Анны Андреевны доброты, что та живет только самой собой. (Л. A. Мандрыкина. Сборник «Владимир Георгиевич Гаршин». Стр. 12.)

Очень часто — и другими. Но тут уж о доброте точно речи не идет. Вспомним хотя бы оклеветанную невесту сына.

Гаяна, дочь Елизаветы Кузьминой-Караваевой, матери Марии, коммунистка, вернулась из эмиграции, из Парижа, в Советский Союз. У Алексея Толстого, который соблазнил ее вернуться, ей было очень плохо, она должна была от него выехать и через несколько дней умерла в больнице якобы от тифа, но ведь от тифа так быстро не умирают… Алексей Толстой был на все способен. (А. Н. Варламов. Алексей Толстой. ЖЗЛ. Стр. 474.) Публикатор сопровождает это воспоминание комментарием: на самом деле это такая же ахматовщина… Разрозненным, таким ремаркам дозволяют появляться. Стоит собрать покучнее — закричат: клевета…

* * *

[Вячеславу Иванову]…ему разрешено все, вплоть до кровосмешения. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 256.) Сожительствовать (и жениться) с падчерицей (овдовев) — это, возможно, не самое добропорядочное поведение. Но все-таки не кровосмешение. В его личной семье — например, его родные дочери — считали ситуацию нормальной, подлежащей только его личному суду. Но ведь всем сплетницам платок не накинешь…

* * *

Борис Пастернак, писавший Сталину в защиту сына Ахматовой, выдвигавший ее на Сталинскую премию, когда она была в немилости, ссужавший деньгами — сам подвергся травле за историю с «Доктором Живаго».

Сказала, что собирается съездить с Ниной Антоновной к Борису Леонидовичу на дачу. «Это будет визит соболезнования, но без выражения соболезнования. Оставлю такси ждать и просижу полчаса. Не более. О его делах ни слова — о погоде, о природе, о чем хочет.

Если же его не будет дома, оставлю ему записку, и дело с концом».

Л. К. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 340

Она считает себя единственной, кто понимает Пастернака. Уровень понимания — о погоде, о природе, о чем хочет — это имеется в виду, что Пастернак будет тараторить, суть его речений будет бессмысленна, ничего нового, никакой тайны она от него не дождется, но готова выслушивать все, что тот захочет выболтать (о его делах говорить не стоит — тогда ведь надо будет заявить свою позицию, объяснять, почему не хочет вступиться за него и прочее). Чуковскую не стесняется. И понимание Пастернака, и оценку понятого, и неудовольствие тем, что ее, ахматовское, бесценное время надо из-за светских условностей тратить на всякие визиты — все Чуковской вываливает.