Отмена рабства. Анти-Ахматова-2

Секрет истины: кто дольше живет, кто кого перемемуарит (В. Шаламов). Иногда кажется, что именно ради этого долго жила Ахматова.

М. Гаспаров. Записи и выписки. Стр. 376

Анна Ахматова написала о Модильяни короткие воспоминания, которые сделаны как отстраненный деловой очерк о большой любви художника к ней. <…> Николай Харджиев написал о вдохновленных Ахматовой рисунках Модильяни, что в них уже виден будущий Модильяни и поэтому можно сказать, что именно встреча с Ахматовой предопределила развитие художника. <…> это преувеличение, искусствоведческий комплимент великому поэту. Ахматова комплимент оценила, назвав в своих воспоминаниях очерк Харджиева весьма содержательным.

Г. Ревзин, КоммерсантЪ, 21 марта 2007 года

Я спросил Анну Андреевну, считает ли она целесообразным, чтобы я писал о Мандельштаме, выразив при этом скептический взгляд на литературную критику, стоит ли, мол, облеплять поэзию скучной прозой. Но Ахматова была другого мнения о критике:

— Это ведь тоже творчество. Конечно, пишите о Мандельштаме, а я вас благословляю писать о «Полночных стихах».

Н. Струве. Восемь часов с Ахматовой

Теперь человеку не отвертеться. Сонму верных прибудет.

* * *

Спустя месяц, в больнице, ЗАПИСЫВАЯ ПУНКТЫ ДЛЯ СТАТЬИ М. В. АРДОВА О НЕЙ, после ПЕРЕЧНЯ ЗАРУБЕЖНЫХ ВОСХВАЛЕНИЙ (выделено Т.К.), А.А. наметила фразу: «Мы, соотечественники, видим ее гораздо проще, знаем ее САМОИРОНИЮ (тут уж подчеркнула сама А.). (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 723.) Интересно бы почитать перечень зарубежных восхвалений. В больнице, не имея первоисточников под рукой, перечисляла на память. Сколько было? Не забыла ль чего? «Зарубежный», во-первых, кажется приличнее, а во-вторых, лишний раз напоминает, что таковые имеются. Ну, а уж далее — «мы» — нам имя легион, соотечественники — те, кому посчастливилось быть соотечественником, — видим — не недостатки — боже упаси, не насмехаемся, — а вот все, что есть у нее из не самого привлекательного, — так она сама первая над этим смеется. Мы-то знаем ее самоиронию!

* * *

Портрет свой она живописует с богатой палитрой. Каких только красок нет!

* * *

Говорит Анна Андреевна тихо, как будто нет в ее словах ни уверенности, ни убедительности, а есть только русское, луговое от пастушков. (М. В. Борисоглебский. Доживающая себя. Из кн.: Я всем прощение дарую. Стр. 225.) Как тут не вспомнить этого же наблюдателя: Шаль — это театральный занавес, за которым никогда не прекращается действо. Русское, луговое, непосредственно от пастушков.

* * *

Пунин из Самарканда прислал ей письмо, которое она прочитала мне вслух: о том, как он виноват перед ней и как теперь только понял ее великую жизнь. (Л. K. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966–1970.) Из кн.: Я всем прощение дарую. Стр. 402.) Выдает, выдает себя Лидия Корнеевна своей скороговоркой. О великой жизни инвентарными перечислениями не сообщают.

* * *