Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Осенью 1957 года группа советских писателей была делегирована в Италию. По-видимому, какие-то переговоры о поездке велись с А.А. В разговоре с Ю. Г. Оксманом в 1963 году она «вспомнила, не скрывая своего брезгливого отношения к этой истории, как вместо нее поехала в Италию Вера Инбер».

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 71

Обошли, отодвинули.

А.А. стала 26 сентября 1957 года набрасывать стихотворение-обиду:

Все, кого и не звали, в Италии, —
Шлют с дороги прощальный привет.
Я осталась в моем зазеркалии,
Где ни Рима, ни Падуи нет.
Под святыми и вечными фресками
Не пройду я знакомым путем
И не буду с леонардесками
Переглядываться тайком.
Никому я не буду сопутствовать,
И охоты мне странствовать нет…
Мне к лицу стало всюду отсутствовать
Вот уж скоро четырнадцать лет.

Кто-то из секретарей Союза писателей <…> предложил, чтобы от ее имени в Риме представительство вела Вера Михайловна Инбер. <…> А. ответила: «Вера Михайловна Инбер может представительствовать от моего имени только в преисподней».

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 71

Обида такого сорта — не из тех, которые можно простить. Go to Hell!

* * *

Стихи А.А. в это время становятся каталогом обид. В начале июня 1958 года она предает бумаге когда-то «додуманную до конца» и потерянную седьмую «северную», или «ленинградскую», элегию…

А я молчу — я тридцать лет молчу. <…>
Так мертвые молчат, но то понятней
И менее ужасно…

Все-таки нельзя не возразить, что кому-то гораздо более понятно молчание ленивой и неряшливой Анны Андреевны и совершенно невыносимо — ничуть не менее ужасно — молчание Мандельштама.

Мое молчанье слышится повсюду, <…>
Оно могло бы — и, подобно чуду,
Оно на все кладет свою печать.

Оно во всем участвует, о Боже!

Кто мог придумать мне такую роль? <…>
Стать на кого-нибудь чуть-чуть похожей,
О Господи! мне хоть на миг позволь.

И разве я не выпила цикуту,

Так почему же я не умерла, <…>

Мое молчанье в музыке и в песне

И в чьей-то омерзительной любви…

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 71

Здесь можно бы было и прерваться, но вдруг для кого-то слова о чьей-то омерзительной (а какой же еще, раз «чьей-то», не ахматовской?) любви — это музыка, и он их одно от другого (стихи от музыки и музыку от стихов) отличает — не поленюсь, наберу далее.

Я и сама его… пугалась,
Когда оно всей тяжестью своей
Теснит меня… надвигаясь, скорей…
Защиты нет, нет — ничего.

Кто знает, как оно [молчание] окаменело,

Как выжгло сердце [иссушило ум] и каким огнем,
Подумаешь, кому какое дело,
Всем так уютно и привычно в нем
<…>
Оно мою почти сожрало душу…

И т. д.

«И повторял все те же тридцать фраз все тридцать лет.

Все помнили все это наизусть, все с каждою сроднились занятою».

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 73–74

Пожалуй, действительно хватит.

* * *