Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Саша Соколов: [Бродский] должен поделиться своей Нобелевской премией с тем милиционером, который его арестовал за продажу тряпок на какой-то ленинградской улице. Ведь именно с этого началась его политическая карьера. Его судили-то за тунеядство.

Газета: Про тунеядство — это известный факт, но я не знала ничего про продажу тряпок…

Саша Соколов: Я тоже не знал, но мне уже в эмиграции рассказали ленинградцы. Так ведь из этой мелкой уголовщины сделали политику, потому что это кому-то было нужно, кто-то был в этом заинтересован на Западе. Это было завязано на большие деньги.

Газета: По какой же причине Бродский был наделен такой властью?

Саша Соколов: Он же приехал первым в Америку. Он приехал за три года до меня и за восемь лет до Аксенова. <…> Отчасти потому, что он блестяще говорил по-английски. Возможно, это было одним из решающих факторов. <…>. Как мне говорили, Бродский в своей жизни не дочитал ни одного романа до конца. <…>

Газета: Бродский все же потрясающе хороший поэт.

Саша Соколов: Безусловно, но ведь были и другие какие-то фигуры.

ГАЗЕТА, http //www.gzt.ru

* * *

Саша Соколов написал статью «В ожидании Нобеля». Такое хорошо писать, если тебе его уже дали, или вот-вот дадут, или для того, чтобы не выглядеть смешным, — это наиболее важно, если не дали никому другому. Этого не случилось. После присуждения Бродскому Нобелевской премии Саша Соколов не написал больше ни одной книги. По крайней мере не опубликовал. По странной причине: Вы сказали, что не публикуете новые книги отчасти потому, что стали человеком самодостаточным и вам не нужна вся эта публичность. (ГАЗЕТА, http//www.gzt.ru) Даже говорить о них не хочет: Потому что тогда все тоже начнут писать такие тексты. Все это какая-то ахматовская школа, в неблагоприятных для писателя обстоятельствах показывающаяся с неприглядной стороны. Слава («публичность»), подражатели, то ли пишет, то ли нет, а рассудить могут только тексты.

* * *

Кто-то говорит, что в этом году Нобелевская премия будет присуждена Ахматовой. Она царственно: «И хлопотно, и не нужно, и один швед сказал, что не дадут». (Р. Орлова. Л. Копелев. Мы жили в Москве. Стр. 289.) Понимай — все куплено, все предрешено, настоящего героя не наградят, швед-то уж знает.

* * *

Эпизод, рассказанный Анной Андреевной, о визите Пастернака: говорил Пастернак почему-то о Голсуорси… И, когда он ушел, А.А. развеселилась: «Вы догадываетесь, почему Борисик вдруг набросился на Голсуорси? Нет? Когда-то, много лет назад, английские студенты выдвинули Пастернака на соискание Нобелевской премии, но получил ее Голсуорси». (С. Липкин. Квадрига. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы.) Пастернак был разговорчив. Поговорить по большей части любил, в отличие от Ахматовой, — о литературе. К несчастью, заговорил о нобелевском лауреате. В такие случайности никто не верит, а раз история с Голсуорси произошла почти тридцать лет назад, получается, что Пастернак ни о чем, кроме счастливого соперника, говорить не может. «Почему-то» же заговорил и в этот раз!

Любимым прозаиком Б. Пастернака был Голсуорси. (В. Шаламов. Знание. 1995. М.)