Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Что происходит, Иосиф, вам же не могут нравиться мои стихи! А что же тогда происходит? Что ему тогда может нравиться? Красивые руки Анны Андреевны?

Изменившийся, отяжелевший, но все еще выразительный, непохожий на другие, полный тайны профиль?

* * *

Кажется, сегодня кончила «Поэму без героя» («Триптих»)». Позднее приписано: «Нет».

Записные книжки. Стр. 248

Записи в дневнике перечитывались.

* * *

Лев Гумилев был хороший сын. Несмотря ни на что, он любил своих родителей. У дурных отца и матери он был хороший сын. Он написал внутреннюю рецензию, «Отзыв на «документальный роман» М. Кралина «Артур и Анна», там он защищает Ахматову в Ахматовской манере — огульно, без разбору, безотносительно того, была ли на нее хула. Просто — не сметь писать ничего о маме. (Л. H. Гумилев. Дар слов мне был обещан от природы. Стр. 294–295.)

Ахматова была вынуждена принять английского дипломата по прямому указанию В. Н. Орлова, члена президиума Союза писателей. Как это по указанию? А как же придуманное Ахматовой (нам сейчас это важно даже как придуманный факт, ведь это ее версия): Наша монахыня тепэр иностранцев принимает» (топорща усы, с неудовольствием говаривал Сталин)? Начальство разъярено ее своеволием или — прямое указание? По тексту самого Берлина, никаким указанием не пахнет — так, сделали приятное старушке. В книжном магазине всесильный В. Н. Орлов случайно познакомился со вполне себе русскоязычным Берлиным, очевидно, не вручившим Орлову верительных грамот, вовсе не как с английским дипломатом (как того хотелось Анне Андреевне после осечки с профессором Гаршиным и в чем хороший сын Лева ее, как и во всем, поддерживал), а с русским, пусть бывшерусским, библиофилом. Ему, Орлову, невдомек было заняться принятием решения о выдаче Анне Андреевне Ахматовой, подданной Союза писателей, прямых указаний. В чем мог бы быть их смысл, даже если не усомниться в том, что вполне в рамках полномочий тов. Орлова единолично, спонтанно принимать решения по направлению деятельности английских дипломатов? Выведать у Берлина имена резидентуры? Прозондировать настроения в послевоенных британских дипломатических кругах? Почему на такое важное задание Ахматову направляли без прикрытия? Когда по прямым указаниям Союза писателей (заранее готовившимся и согласованным) ее действительно сводили со смирными американскими профессорами, на встречах присутствовали представители СП, переводчики, проверенные и лояльные хозяева домов и пр. Бродский, считая людей совсем уж за простачков, придумывал (на ходу, больше вроде не повторял), что власти ей даже не разрешали говорить на этих встречах по-английски (она, правда, не умела — хоть и писала противное в своей учетной союзписательской карточке. Но, как сын Лева все в этом же «отзыве» пишет: а дамы любили лгать всегда.)

Лева, Лева, какое прямое указание, когда именно из-за несанкционированности этой встречи началась холодная война!

Ну ладно, была вынуждена принять. Принять, положим, несмотря на все вышесказанное, да — но после того, как ее гостя из будущего пьяный мальчишка высвистел на улицу, проорав под окном: «Берлин, выходи, я купил по дешевке черную икру, мне срочно нужен холодильник, у тебя везде связи! Переговори с горничными», и дипломат, извинившись, откланялся (мальчишка был действительно сыном Черчилля), попросив разрешения бывать, вот тут уж даме было совсем неприлично соглашаться на встречу в оскорбительно поздний час, сразу, как только сэру Исайе удастся найти барчуку холодильник. Второй раз в тот же день ее никто не вынуждал его принимать, ничьего прямого или непрямого указания не поступало.

* * *

Вот слова очевидца, современника, равного участника отношений, трепетного искателя руки Анны Андреевны. Прошло полгода после судьбоносного знакомства Ахматовой с Берлиным.

Она назначила всем роли.

Письмо Пастернака в Англию, к любезному знатоку русской литературы, не преминувшему в бытность в СССР в командировке свести многочисленные знакомства с советскими писателями, более чем радующимися этим даже небезопасным контактам:

26 июня 1946 года.

Дорогой Mr. Berlin!