Отмена телесных наказаний

- И станут теперь, братцы, на цепь сажать... в самый трюм, значит, в темную... И приказ такой вышел: звать, мол, ее, темную-то, "Камчаткой"...* И скуют этто цепьми ноги и руки, и сиди... не повернись... Там, братцы, ходу нет - тесно. А окромя сухаря и воды, ничего есть не дадут!.. А уж зато линьком ни боже ни! Никто не смеет!

______________

* Так прозвали на корвете матросы арест. (Прим. автора.)

- И боцман не смеет? - спросил кто-то с сомнением в голосе.

- Сказывают тебе, не смеет! - решительно отвечал Макар.

- А как смеет?

- Никак нельзя - потому бумага.

- А ежели хватит?

- Небось побоится...

Боцман Никитич услыхал эти разговоры и пришел в негодование. Он подошел к разговаривающим и грозно сказал:

- Вы что разорались, черти? Ай дудки не слыхали: "отдыхать"! Ну и дрыхни или молчи!

- Да никто не спит, Афанасий Микитич! - осторожно заметил бойкий матросик.

- Ты меня учить станешь, што ли? Ты у меня смотри... Этого нюхал?..

И с этими словами боцман достал из кармана линек и поднес его к лицу молодого матроса.

И Макар и остальные ребята струсили.

- Мы, Афанасий Микитич, ничего!.. - пробормотал Макар.

- То-то ничего... Ты не галди! Беспорядку делать не годится! - с меньшею суровостью замечает боцман, довольный испугом матросов.

- Не годится, Афанасий Микитич, не годится! - поддакивают молодые матросы.

Боцман ушел.

Матросы некоторое время молчали.

Наконец кто-то сказал:

- Вот-те и не смеет!

- Издохнуть - не смеет!.. Это он для страху! - заговорил Макар.

- Для стра-а-а-ху? Он и взаправду огреет!

- Не может! Завтра, сказывали ребята, приказ от капитана выйдет, чтобы все линьки, сколько ни на есть, за борт покидать! Чтоб и духу его не было...

- А насчет того, чтобы драться, как будет, братцы? - спросил один из ребят. - Боцмана и унтера шибко лезут в морду. Как по бумаге выходит, Макарка?

Макар немного подумал и отвечал:

- Нет, братцы, и в морду нельзя... Потому телесное... Слыхал я вчера, дохтур в кают-компании говорил: "Тронуть, мол, пальцем никто не может".

- Ну?

- Ныне, говорит, все по закону будет, по правде и совести...

- Ишь ты...

- Как волю крестьянам царь дал, так и все прочее должно быть... чтобы честно!.. - восторженно продолжал матрос. - У нас на "конверте", сами, братцы, знаете, какой командир... добрый да правильный... И везде такие пойдут. Все по-новому будет... Российским людям жить станет легче... Это я вам верно говорю, братцы... А что Микитич куражится, так это он так... Бумага-то ему поперек горла. Да ничего не поделаешь!.. Шалишь, брат... Руки коротки!

III

На баке ораторствовал Жаворонков, матрос лет тридцати пяти, из учебного экипажа, бывший кантонист{19}, шустрый, ловкий, наглый, не особенно нравственный продукт казарменного воспитания. Готовился он в писаря - это звание было предметом его горячих желаний, - но за пьянство и вообще за дурное поведение Жаворонков в писаря не попал и служил матросом, считая себя несколько выше матросской среды и гордясь своим образованием в школе кантонистов. Матрос он был неважный: лодырь порядочный и к тому же не из смелых, что не мешало ему, разумеется, быть большим хвастуном и бахвалом.

- Теперь всем даны права! - говорил он, ухарски подбоченясь и, видимо, чувствуя себя вполне довольным в роли оратора, которого слушала изрядная кучка матросов. - И на все положенье - закон! Поняли?

- На все?

- Беспременно на все, по статутам...

На многих лицах недоумение.

- Это какие ж статуты?

- Законы, значит... Ты ежели свиноватил - судиться будешь... Пьян напился - судись... Промотал казенную вещь - судись... Своровал - опять же судись... А присудился, тебя в штрафованные, а уж тогда, в случае чего, можно и без суда выдрать...

- А как судить будут?

- По всей форме и строгости законов... Вроде как у англичан судят... Вы вот спросите у Артюшки, как его третьего дня у англичан судили... Небось как следует, при всем парате... Так, что ли, Артюшка?

Неказистый на вид матрос усмехнулся и проговорил:

- Чудно было...

- Чудно! - передразнил Жаворонков. - А по-моему, очень даже правильно... Да ты расскажи...

- Да что рассказывать?.. Поставили этто меня в загородку. Ихнее писание целовать велели. Опосля гличанин, которого я, значит, в пьяном виде, ударил, стал на меня доказывать. Все слушали. Судья ихний, в вольной одеже, посреди сидел... повыше этак, и тоже слушал. Как гличанин кончил, мне велели на него доказывать. Опять слушали, как наш офицер на ихнем языке мой доказ говорил... Ну и взяли штраф... за бой, значит.

Этого Артюшку притянули к суду за оскорбление полисмена в Гонконге. Он был на берегу и в пьяном виде буянил. Когда полисмен что-то сказал ему, матрос ударил его. Англичане, бывшие свидетелями этого пассажа, только ахнули от удивления.

- Ловко попал! - заметил один рыжий джентльмен. - Прямо под глаз!

Полисмен побагровел от злости и свистнул. Пришло еще трое полисменов и матроса отвели в Police station*.

______________

* Полицейский участок (англ.).

Об этом тотчас же дали знать на корвет и просили прислать переводчика к мировому судье, у которого на следующий же день назначено было разбирательство дела.