Отмороженный

Рафферти закончил свой телефонный разговор, пообещав Ди-Ди «взять на этот уик-энд одну хорошенькую кожаную штучку», и отправился в кухню — Курц отчетливо слышал шаги. Открылся и закрылся буфет; Курц знал, что Рафферти держит выпивку в кухне, а кокаин в верхнем ящике комода в своей спальне. Скрипнула дверца другого буфета. Чувствительный микрофон уловил звук жидкости, которую наливали в стакан — Рафферти всему предпочитал бурбон.

— Проклятый снег. Утром придется снова расчищать подъезд. — У него теперь заметно заплетался язык.

— Хорошо, папа.

— В этот уик-энд я снова уеду в командировку. Вернусь в воскресенье или в понедельник.

Во время последовавшей паузы Курц пытался представить себе, какая командировка, да еще на уик-энд, может быть у клерка почтовой службы США.

Голос Рэйчел:

— Можно Мелисса придет ко мне завтра вечером? Мы вместе посмотрим видео.

— Нет.

— А можно мне пойти к ним домой и посмотреть видео у них? В девять часов я уже буду дома.

— Нет. — Снова открылся и закрылся буфет.

Заработала посудомоечная машина.

— Рэч! — Курц знал из подслушанных разговоров девочки с Мелиссой — ее единственной близкой подругой, — что Рэйчел терпеть не могла это обращение.

— Да, папа?

— Какую хорошенькую вещь ты сегодня надела.

Какое-то время не было слышно ничего, кроме посудомоечной машины.

— Этот свитер?

— Да. Он... он, кажется, новый.

— Вовсе нет. Это тот самый, который я привезла из Ниагара-фолс прошлым летом.

— А-а, конечно... Ты в нем выглядишь хорошенькой, вот что.

Посудомоечная машина перешла на полоскание.

— Пойду вынесу мусор, — сказала Рэйчел.

Уже совсем стемнело. Курц, не снимая включенных наушников, тронул машину с места, поехал вдоль квартала и снизил скорость, поравнявшись с нужным ему домом. Возле дома он увидел девочку.

Волосы у нее заметно отросли, и даже в тусклом свете лампочки перед подъездом он смог разглядеть, что по цвету они сделались заметно ближе к огненно-рыжим волосам Саманты, чем были осенью, когда девочка ходила с короткой стрижкой. Рэйчел с усилием засунула пакет с мусором в бачок и постояла с минуту в шаге от него, отвернувшись от Курца и от дороги, подняв лицо навстречу падающим снежинкам.

Глава 8

Как раз в это самое время в пригороде Тонавонда, находящемся в тридцати минутах езды от Локпорта, Джеймс Б. Хансен — он же Роберт Миллуорт, он же Говард Г. Лэйн, он же Стэнли Стейнер и еще полдюжины других имен, ни одно из которых не совпадало с другими по своим инициалам, — праздновал свой пятидесятый день рождения.

Хансен — в настоящее время его звали Роберт Гэйнс Миллуорт — пребывал в окружении друзей и любящего семейства, состоявшего из супруги по имени Донна, на которой он был женат последние три года, пасынка Джейсона и восьмилетнего ирландского сеттера Диксона. На длинной подъездной дорожке к его выстроенному в модернистском стиле дому, обращенному фасадом к речке Эликотт-крик, длинной колонной выстроились умеренно дорогие седаны и внедорожники. Все они принадлежали его друзьям и коллегам, которые дерзнули бросить вызов бурану ради того, чтобы принять участие в его давно запланированном чествовании.

Хансен ощущал себя веселым и расслабленным. Всего лишь полторы недели назад он вернулся из довольно продолжительной командировки в Майами, и его загар вызывал у всех присутствующих жгучую зависть. За время, прошедшее с тех пор, как он был профессором психологии Чикагского университета, он действительно поправился почти на тридцать фунтов, но в нем было шесть футов четыре дюйма[14] росту, и прибавка веса образовалась в основном за счет мускулатуры. Хотя, когда нужно было ударить или повалить кого-нибудь, даже жир оказывался полезным.

Хансен расхаживал среди своих гостей, то и дело останавливаясь, чтобы поболтать с разбившимися на кучки друзьями, посмеиваясь неизбежным шуткам: «Полсотни, теперь под горку, под горку», — похлопывал гостей по плечам или пожимал руки. Время от времени Хансен посматривал на свою руку, вспоминал о том, где был двенадцать лет назад, о том, что он закопал в холмах национального парка Эверглейдс, о том, к чему прикасалась эта рука, и не мог не улыбаться. Выйдя на суперсовременную террасу из бетона и гнутых арматурных прутьев, расположенную над парадным входом, Джеймс Хансен вдохнул холодный ночной воздух, моргнул, чтобы стряхнуть снежинку с ресниц, и, шумно втянув носом воздух, понюхал тыльную сторону ладони. Он знал, что уже прошло две недели, и запах извести и крови никак не мог сохраниться, но воспоминание об этом запахе продолжало будоражить его.