Отмщение

Ещё только приближаясь к оператору Фурманов старательно преобразился. Ещё несколько секунд назад производил впечатление раздавленного, сломленного человека, отчаянно цепляющегося за жизнь. Но вдруг переродился. И в кадр вошел настоящий - без чешуйки, без изъяна игры. Более того - наконец разобравшийся в себе, обретший пусть относительный, хрупкий - но мир. Стерлась с лица скорбь, тяжесть потери, будто разгладились морщины, а глазам вернулся открытый, ясный блеск. Живой. Обветренное, истерзанное морозом и снегом лицо вдруг наполнилось светом, вспыхнуло несгибаемой внутренней силой.

Заметивший метаморфозу корреспондент от удивления даже примолк, превращаясь в изысканную стойку для микрофона. Короткая мысль успела промелькнуть в сознании Фурманова: "Только бы прямой эфир! Пусть повезет! Пусть ещё совсем немного!" Промелькнула и исчезла. А потом Юрий просто наклонился и, глядя в камеру, произнес:

- Товарищи... Соотечественники... Единственная мера правды, добра и зла - лишь вы. Никогда, не смотря ни на что - любите. Дерзайте быть.. И пусть вам повезет. Мы с вами, мы не сдаемся. Прощайте...

Отшвыривая журналистов в сторону, начиная последний, отчаянный рывок, Юрий успел наискось скользнуть взглядом по раскрывшейся глади звездного, бесконечного неба. И, ощущая как начинает раскручиваться спиралью, ускорятся неумолимое время, подумал: "Ты видишь? Посмотри - мы делаем шаг, мы идём..."

Глава N23 Геверциони, Толстиков. 02.13, 19 ноября 2046 г.

Конец начался, как ему и положено - утром очередного неотличимого от прочих дня... Рассвет на "Алатыре" встретили спокойно. По хитрым проводам секретной системы связи прибежали привычные сигналы от других баз, обратно пошли местные новости. Всё так же рутина, всё те же люди...

Но беда не приходит внезапно. Смутное ощущение надвигающегося витало в воздухе, с каждой секундой лишь усиливаясь. Кто - больше, кто - меньше, но почти каждый ощущал происходящее в виде неясного поскребывания на сердце. И только Геверциони, пожалуй, оказался единственным наверняка знающим правду. Лишь успев открыть глаза, генерал ясно понял: пришло время.

Не тратя ни секунды зря, Георгий сразу же приступил к подготовке. Лично дважды отгладил чудом спасенную Фурмановым форму. И лишний раз поблагодарил провидение, что со времен той Войны парадная одежда так и не подверглись кардинальной реформе. Почти такой же двубортный мундир цвета морской волны с жестким стоячим воротником: массивные золоченые пуговицы, рукава и воротник обхвачены кантом и орнаментом в виде лавровых листьев. Разве что брюки не галифе - совершенно обычные, лишь с двумя широкими красными полосами по бокам идентичными по цвету с кантом на мундире и околышем фуражки.

Фуражка так же у большинства родов войск осталась прежней, не переросла в невообразимых размеров блин, горделиво задранный к верху - среди бандитских государств, расцветших на просторах Африки именно на такие образчики головных аэродромов Георгию довелось вдоволь насмотреться. И совершенно не тянуло перенимать обычай подобного срама.

Следом Геверциони тщательно разгладил белые перчатки тонкой кожи, пояс, начистил золоченую бляху. До блеска натер сапоги, аккуратно разложил поясной ремень с портупеей. В последнюю очередь подступился к шашке. Не просто помпезному атрибут - настоящему оружию, наследнице грозного и лихого гвардейского столетия. Вполне пригодного для настоящего боя. Заточка, полировка заняли времени больше, чем вся предыдущая подготовка. Но итог стоил труда. Довольный результатом, Геверциони в последний раз окинул взглядом аккуратно разложенные вещи. А затем приступил к облачению.

Со стороны скажут: глупости всё, смешно и нелепо смотрится подобный маскарад. Можно так сказать? Конечно можно. Как говорится: грязью забросать можно каждого. Ну а, говоря серьезно - каждому свое. Для кого-то традиции, церемонии и мораль - лишь пережиток, должный быть отброшенным. Переубедить ли таких? Вряд ли. Тем более, что практика показывает: жизнь по подобным установкам гораздо легче и удобней. Жизнь маленького человечка. Гибкого и юркого.

Но только эта жизнь при первой, при малейшей опасности рушится. Осыпается карточным домиком. И только сильные люди, твердо знающие что они любят, во что верят и куда идут, могут выдержать самую страшную бурю. Когда держаться можно только за самого себя. Что выбирать? Каждому - свое...

Под конец торжественного процесса раздался стук в дверь. Даже не глядя, навскидку Георгий понял: Толстиков. Вчера товарища Геверциони видел лишь под вечер, да и то мельком. Но, судя по подобной настойчивости, что то всё же случилось - и это что-то скорее хорошее, чем наоборот.