Отмычка от разбитого сердца

— Сейчас, сейчас, Аглая Васильевна! — Надежда, едва живая от усталости, поднялась на крыльцо. После всего пережитого ноги ее едва держали, она споткнулась и выронила деревянную шкатулку.

Шкатулка упала возле самых ног старухи, резная крышка при падении раскрылась, и в полутьме засверкали магические переплетающиеся узоры.

Лицо Аглаи Васильевны засияло, как будто его осветило сияние драгоценного круга.

— Мандала! — проговорила она неожиданно звучным, молодым голосом.

— Что? — недоуменно переспросила ее Надежда.

— Это мандала Маннергейма, — пояснила старуха.

У нее явно опять наступило временное прояснение.

— Полковнику Маннергейму подарил ее далай-лама, когда они встретились в Китае. Эту мандалу считали пропавшей… но видишь — ты ее нашла! Правду говорят, священные предметы не пропадают, они только на время скрываются с глаз… и снова появляются, когда для этого приходит время…

— Мандала… — повторила Надежда незнакомое слово, словно пробуя его на язык. — А что это такое?

— Мандала — это священный буддийский предмет, — ответила Аглая Васильевна. — Модель нашего мира, и одновременно дворец высшего божества. Буддисты используют мандалы для медитации, для проникновения в тайны будущего и прошлого. Видишь, у нее четыре стороны, направленные на четыре стороны света. С каждой стороны расположены ворота в «верхний мир». Мандалы известны больше тысячи лет. Говорят, самую первую сделал Будда Сакья-Муни. Их делают из дерева и металла, из драгоценных камней, как эта, и из цветов, из окрашенных зерен риса и даже из песка. Но эта мандала — очень древняя и ценная. Далай-лама подарил ее Маннергейму вместе с пророчеством. Он предсказал, что тот сумеет добиться независимости Финляндии. И, как ты знаешь, это пророчество оправдалось… Клава, мы наконец будем пить чай?

— А как эта мандала оказалась здесь, в лесу? — спросила Надежда, но старуха снова смотрела на нее бездумным, невидящим взглядом.

— Мандала? — переспросила она. — Какая еще мандала? Я хочу печенья! Я хочу курабье! Неужели непонятно? Оставили меня на целый день, голодную…

Надежда вздохнула и пошла ставить чайник. Она поняла, что просветление прекратилось, и больше из старухи ничего не вытянешь. Кроме того, она и сама хотела есть.

Но не успела она приготовить ужин, как на крылечке раздались тяжелые шаги, и кто-то постучал в дверь.

— Заходи, Николай! — отозвалась Надежда, снимая с плитки сковороду со скворчащей яичницей. — Заходи, не заперто!

Но это был не Николай.

В сени, явно смущаясь, вошел дед Семен.

Он принялся старательно вытирать ноги, вздыхая и не решаясь приступить к разговору.

— Проходите, Семен Степанович! — Надежда не смогла скрыть своего удивления. — Поужинаете с нами?

— Да нет, спасибо, Надя… — пробормотал тот, доставая из кармана несколько скомканных листков бумаги. — Вот, я тут подумал… тебе это нужно прочитать…

— Что это? — Надежда вытерла руки о передник, машинально поправила волосы и взяла листки. Они были исписаны мелким убористым почерком на совершенно непонятном языке.

— Что это? — повторила Надежда, подняв на соседа недоумевающий взгляд.

— Письмо, — неохотно отозвался тот. — Сестра у меня, оказывается, в Австралии была…

— Была? — повторила Надежда. — Но это написано не по-английски…

— Верно, — Семен понизил голос. — Это по-фински. Я вообще-то из финнов… только никому не говорил, а то… сама знаешь, финнам большие неприятности грозили… родню нашу в сороковом году всю пересажали… меня русские соседи приютили, за своего выдали, только велели по-фински не говорить…

— Так это когда было! — удивилась Надежда. — Давно уже ничего такого нет…

— Привык как-то… — отмахнулся Семен. — Ты лучше послушай, про что это письмо…

Он сел на тяжело скрипнувшую табуретку, надел очки со сломанной дужкой, прикрученной черной изолентой, развернул письмо и принялся медленно читать, переводя Надежде длинные финские фразы:

«Здравствуй, мой незнакомый дядя Саймон! — это она меня так называет, пояснил Семен. — Мы никогда не виделись, и я даже не знала, жив ли ты, но часто слышала о тебе от своей мамы, твоей родной сестры Марты. Теперь она умерла, но перед смертью она снова вспоминала о тебе и беспокоилась, получил ли ты ее первое письмо…»

— То-то, что не получил, — вздохнул старик и продолжил:

«Возможно, это не так важно, но ее это очень беспокоило, поэтому я коротко перескажу тебе содержание того письма…»

— Может, дошло бы до меня то письмо, так и Володя мой был бы жив! — выдохнул Семен Степанович, прежде чем продолжить.