Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

И вот теперь (не исключено, что по наводке Клеманса Эллера, ведшего двойную, как предполагают, игру) какие-то странные люди предлагали Питеру де Риддеру рискнуть всем. О его возможной работе на Москву американцы могли и не знать, но о работе на нацистов знали отлично. Разглашать эту сторону своей биографии де Риддер никак не планировал. Припертый к стенке шантажом, он согласился напечатать «Доктора Живаго».

У нас нет никаких документов, подтверждающих нашу версию. Все, чем мы пользуемся в поисках мотивов поведения де Риддера, лежит на поверхности и доступно всем.

Итак, получив наличными десять тысяч долларов, руководитель издательства отправил чистую ЦОПЭшную верстку из небольшого городка Райсвайк под Гаагой, где располагался издательский отдел, на улицу Хердерштраат, 5, в саму Гаагу, где стояли печатные станки.

Вопрос о тираже этого первого русского издания «Живаго» окончательно не решен до сих пор: разные исследователи называют разные цифры – 100, 500, 800 экземпляров, историк мутоновской фирмы Ян Пауль Хинрихс полагает, что было отпечатано 1160 экземпляров. Мы встретимся с еще одной цифрой.

Согласно договоренности с американцами, имя «Мутона» нигде на книге не появляется. Когда тираж готов, блоки переплетаются в характерные синие переплеты. Операция проходит в полной тайне. Каждый, впрочем, волен посмеяться над этим секретом Полишинеля: внешне мутоновские тома «Живаго» ничем не отличаются от всей прочей мутоновской продукции.

Сам ли де Риддер решил поставить Фельтринелли в известность или это была рекомендация заказчиков, но один издатель безуспешно искал другого в течение нескольких дней, пока не выяснилось, что Фельтринелли укатил на синем «бьюике» в беспечную автомобильную поездку по Скандинавии.

Рядом в Лейдене томится в эти дни Феликс Морроу, уверенный, что «Доктором Живаго» занимается именно он. В соседней Франции уже родила дочку Жаклин де Пруайяр, убежденная, что «Мутон» заканчивает подготовку именно ее экземпляра к типографским работам. По скандинавским дорогам колесит Джанджакомо Фельтринелли, уверенный, что Нобелевскую премию Пастернаку присудят и безо всякого русского издания.

Июль 58-го. Напряженное затишье.

Между Парижем и Переделкино почтовые сообщения нерегулярны и приходят с изнуряющим запозданием: Жаклин сообщить ничего нового не может, Пастернак томится в неизвестности.

Евгений Борисович пишет об этом времени:

«Для того, чтобы не привлекать внимания почтовой цензуры, которая часто нарушала ход переписки, задерживая письма, летом 1958 года Пастернак стал прибегать к маленьким хитростям и писать открытки, покрывая их поверхность бисерным почерком, подчас трудно читаемым. Название романа, издательств и собственные имена заменялись первыми буквами или русифицировались. Так, голландское издательство Мутона называлось в письмах баранами, к которым надо было возвращаться вновь и вновь, а нетерпеливое ожидание французского и английского изданий (у Галлимара и Коллинза) представлялось затянувшимся путешествием Юры к Гале и Коле. Открытки шли без подписи и, как уже говорилось, на иностранных языках» (ЕБП. Биография, с. 700).

14 мая Жаклин писала в Переделкино (письмо окажется у Пастернака только 6 сентября), что недавно вычитала французскую корректуру, что выход книги у Галлимара намечен на июнь и что «наши бараны пока спят» (читай: у «Мутона» движения нет). Фельтринелли, по ее сведениям, не против русского тиража. Во встречном письме Пастернак интересовался: «Почему русские планы (с Mouton'ом и другими) не движутся? Может быть, Фельтринелли (или кто-то еще) противодействует этим расчетам и мешает их движению?» Через месяц он, измаявшись ожиданием, спрашивал: «А бараны? Нет ли о них чего-нибудь нового?»

8 июня Пастернаку писал из Парижа музыковед, критик и бывший евразиец Петр Сувчинский, обеспокоенный тем, что некоторые литераторы стараются вписать «Доктора Живаго» в свои сценарии: