Отнимать и подглядывать

Поразителен гомоэротизм советской литературы, эта страстная, почти плотская влюбленность в вождя. Чуковский в своих дневниках договорился до того, что Сталин – женственно прекрасен. Я ни в какой мере не являюсь гомофобом. Я люблю книги таких великолепных писателей, как Жан Жене и Евгений Харитонов. Но когда писательское сообщество в своей совокупности, как целое, превращается в «приплывшего» – это отвратительно. Игорь Губерман пишет о заключенных, которых насиловали: «Они <…> приплывают, как говорят на зоне. А начав испытывать удовольствие, порой сами уже просят о нем зэков – преимущественно блатных, олицетворение мужчины, хозяев зоны» («Прогулки вокруг барака»). Да, судьба отдельного человека такого рода может вызвать сострадание. Но когда целая литература становится пассивным партнером власти – «сие есть мерзость перед Господом».

Сегодняшнее фестивальное, то есть чуть легкомысленное бытование литературы без зряшных и претенциозных попыток ответить на все проклятые вопросы и, уж конечно, без «экзистенциальной ответственности», то есть без столыпинского вагона за неправильный стишок про вождя – это всего лишь возвращение мировой (и русской тоже!) нормальности на искалеченные просторы совка.

Не надо цинически восклицать, что десятилетия мира и покоя – это, дескать, явление одноразовое и временное. Не надо звать беду.

Фестиваль, и особенно литературный интернет, помогает отвести беду. Смягчает идейные противостояния. Становится средством массовой психотерапии. Учит выражать боль и ярость не ножом и бомбой, а словами. Выразить в звуке всю меру страданий своих. Я читал недавно, что на конкурс «Дебют» (до 25 лет должно быть автору) поступило 400 тысяч работ. Целый областной город. Почти полмиллиона молодых людей спасены от тупой и опасной злобы. Это очень хорошо. Это великолепный культурный итог.

Правда, надо учесть, что в ходе такого самоанализа, самораскрытия и самовыражения редко создаются тексты, которые выдерживают проверку временем и/или широкой аудиторией. Ну и что?

Поэзии и прозы от этого не убудет.

Дух дышит где хочет. Поэзия и проза тоже родятся где хотят.

Но чаще всего поэзия – особенно русская, про другую не знаю – рождается на царскосельских лужайках (Пушкин, Ахматова, потом и Анненский туда приехал). Или в умных профессорских домах (Цветаева, Белый, Пастернак). Наконец, в богемных мансардах, где дым табачный воздух выел (футуристы, Маяковский, формалисты, обериуты). Там, где есть простор для творчества, а не борьба за физическое выживание.

Кто писал лучше – юная царскосельская львица или изувеченная советской властью старуха? Попробуйте ответить на этот вопрос честно, сбросив с души социально-политические гири, сбросив предварительное знание об ужасах пережитого.

А представление о непременно кровавой судьбе поэта – наследие советской (жестокой, конфронтационной, садомазохистской) модели мира. Живучее советское вранье.

Что же, выходит, «еще плодоносить способно чрево»?

Да нет, конечно. Ложная беременность. Сама рассосется.

Молчание близнят

Любой скажет, что «Чук и Гек» – это книжка Гайдара. Но мало кто скажет, о чем она. Я специально проверял: не знают.

Вот аннотация из интернета:

«Герои замечательной повести Аркадия Гайдара (1904–1941) – неугомонные мальчики Чук и Гек. Эта книжка о настоящей любви, дружбе и верности, о том, что “надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю”».

Повесть действительно замечательная.

Человеку современному и несведущему может показаться, что речь в этой повести идет об экологии. Неугомонные мальчики (судя по именам, индейцы?) борются за защиту окружающей среды. Надо бы слово «Земля» написать с большой буквы.

Но нет, конечно. В аннотации использована последняя фраза гайдаровского рассказа (конечно, это рассказ, а никакая не повесть). Но у фразы отрезан конец. У Гайдара написано: «… частливую землю, которая зовется Советской страной». Очевидно, автору аннотации стало немножко стыдно.

Рассказ напечатан в январе 1939 года. Написан в конце 1938-го. Как там насчет счастья в этом замечательном году? 1937-й год закончился лицемерным январским пленумом 1938-го (высшая власть заявила, что многих «честных коммунистов» расстреляли зря). В марте состоялся еще один Большой Процесс. Ягоду уничтожил Ежов, но уже в декабре Ежова заменили на Берию. По самым сдержанным просоветским оценкам, за два года Большого Террора было арестовано и осуждено около полутора миллионов человек, а расстреляно из них около 700 тысяч.

Т. А. Гайдар, сын писателя, в примечаниях к «Чуку и Геку» пишет: «Конец 1938 года был для Аркадия Гайдара действительно “крутым”. В ноябре неожиданно была приостановлена публикация его новой повести “Судьба барабанщика”. Сложным было время и для страны. В “Чуке и Геке” нет отзвука тех событий. И все же рассказ “Чук и Гек” несет на себе их своеобразный отсвет».