Я разложил учебники и тетрадки и просидел так часа два, но делать ничего не мог, не получалось почему-то. Вообще я даже плохо на месте сидел, будто во мне работал неспокойный моторчик: чух-чух, чух-чух, чух-чух… Он работал всё тише и тише, а потом заглох и перестал мне мешать, но с уроками всё равно ничего не получалось, и вдруг я почувствовал, что настроение у меня поганое-поганое. «С чего бы это?» - думал я.
А как, между прочим, зовут эту девчонку? Нет, я не знал, я не спрашивал у неё.
А какой у неё номер школы?
А номер дома?
А квартиры?
Ничего я не знал!
Я представил себе, как она сидит дома одна, в кружки не ходит, в комнате у неё темно, окно открыто, а она сидит у окна и смотрит на улицу, и ветер шевелит паруса её кораблей. Я представил себе всё это и быстро встал, снова во мне заработал моторчик: чух-чух. Вдруг я всё сообразил, схватил папину старую кепку, его шарф и очки, надел плащ, шарф и очки спрятал под плащ, в руки взял тетрадку и выскочил на кухню.
- Куда, дорогой? - спросила мама.
- Не сходится там с тракторами, - сказал я. - Как ни бьюсь - не сходится. Может, вдвоём мы быстрее сообразим, Я к этому пареньку слетаю.
- Ну, лети, дорогой, - сказала мама. - Учись.
Я выскочил во двор, после - на улицу…
Уже стемнело совсем. «Всё ясно, - думал я, - её окна как раз напротив автоматов с газированной водой».
Когда я подошёл к этим автоматам, я не смотрел на окна, хотя узнать меня было довольно-таки трудно: очки, шарф, кепка, плащ - ничего этого на мне днём не было. Может быть, поэтому я всё-таки не выдержал и посмотрел и тут же вздрогнул, будто меня куснуло током, - так точно я всё отгадал.
Она сидела у окна и смотрела на улицу, а в комнате было темно, и паруса кораблей, наверное, шевелились, потому что на улице ветер дул страшный. И тоже почему-то было темно, только светились лампочки в самих автоматах.
Я отвернулся и стал искать стакан, чтобы попить, сначала на одном автомате, потом на другом, но стаканов не было. Ветром их, что ли, сдуло?!
Я стал крутить головой во все стороны и вдруг увидел, что она выпрыгивает из окна и бежит, не глядя по сторонам, через улицу, ко мне. А в руках у неё - стакан.
- Возьмите стакан, - сказала она, подбегая. - Вы пить хотите?
- Да, - сказал я басом. - Пить.
Наверное, я не брал стакан, потому что она сказала:
- Вы не стесняйтесь, пожалуйста, и пейте. Здесь вечером нет стаканов. Только утром и днём. А многие идут и хотят пить.
- Вот как, - сказал я басом и немного хрипло. От волнения, что ли. - 3-занятно!
- Ну да, - сказала она. - Я, как увижу, что кто-то пить хочет, вылезаю со своим стаканом и пою человека, а потом опять в окно залезаю… Залезу и жду.
- Чего ждёшь? Чего ты ждёшь?! - заорал я, а сам схватил себя за уши и дёрнул изо всех сил, потому что почувствовал, что сейчас, вот сейчас я зареву.
- Это я, - говорю. - Не узнала, нет?
- Кто вы?
- Ну… я, Алёша… Портфель и всякое такое…
- Вас… не узнать… тебя совсем не узнать.
- Да, - говорю я. - Да. Не буду я пить, не хочу. Иди, надевай быстро пальто и пошли гулять.
- Сейчас, - сказала она, побежала через улицу, влезла в окно и тут же, в пальто уже, вылезла обратно.
- А мама где? - спросил я.
- На работе. Во вторую смену.
Мы пошли, наклоняясь вперёд, против ветра, и сразу же взялись за руки, чтобы не упасть от этого сумасшедшего ветра.
Она крикнула:
- А куда мы идём?!
- Гулять! - прокричал я. - Нечего тебе сидеть у окна. Просто будем гулять.
- Ладно! - крикнула она. - Всё равно в такой ветер редко кто пьёт воду! - И тут же у какой-то тётки ветер вывернул зонтик наизнанку, и мы стали оба хохотать, хотя это было нечестно, и хохотали до самого угла, а после свернули направо, и здесь ветер был потише, и я сказал:
- Бежим вон туда. Хочешь? Я там видел однажды здоровенную собаку, она несла в зубах авоську с продуктами, портфель и куклу, а на ней верхом ехала девочка. Хочешь, покажу тебе это место?
- Хочу, - сказала она.
- Ну, бежим, - сказал я.
И мы помчались, и я всё время думал, как легко и красиво я бегу, как настоящий бегун.