Отомщенное сердце

Где-то вдалеке с шумом захлопнулась дверь, в замке повернулся ключ, а через несколько минут раздался стук колес отъезжающей кареты.

И тогда Надя впервые сдвинулась с места.

С усилием стянула край одеяла и откинула его с головы.

На один жуткий миг ей показалось, будто она умерла или ослепла — тьма здесь царила точно такая же, как и под одеялом.

В нос ударил затхлый, сырой запах, вдали мелькнул проблеск света.

Понаблюдав за ним какое-то время, она решила, что он, должно быть, исходит от запертой двери.

Ей было страшно двигаться, но, понимая необходимость исследования места, в котором очутилась, она попробовала встать на ноги и, помня, что те люди пригибались, когда несли ее сюда, вытянула руки над головой.

Коснулась чего-то холодного и ребристого, с острыми краями.

Она едва могла выпрямиться во весь рост.

В то же время сознавала: чтобы произвести разведку, следует наклонить голову.

Она подобрала одеяло, валявшееся под ногами, и направилась к свету, согнувшись и ощупью пробуя почву, прежде чем сделать очередной шаг.

Свет становился ярче; когда она подошла поближе, увидела, что он проникает сквозь щели между дверью и стенами проема.

Тогда она поняла, что находится в шахте.

Ей показалось странным, почему она не чувствует запаха угля, было непонятно, что именно здесь добывали.

Надя протянула руки, дотронулась до двери — та оказалась слишком прочной.

Толкнула, потом стала молотить по ней кулаками.

— Помогите! Помогите!

Звук голоса вернулся, отразившись эхом от свода туннеля, но она догадалась, что снаружи некому ее услышать, иначе похитители не привезли бы ее сюда.

Она медленно умрет от голода; пройдут месяцы и даже годы, прежде чем кому-нибудь случится побывать в этой заброшенной шахте.

Надя сорвала с плеч одеяло, швырнула наземь и села на него.

Привалившись спиной к двери, закрыла лицо руками и стала молиться.

Эта молитва была обращена не к Богу, а к Уоррену.

«Спаси меня… спаси меня! Я люблю тебя… и не хочу… умереть, ., не увидев тебя… снова!»

Глава 7

Уоррен вышел из парадной двери и увидел запряженный парой лошадей кабриолет, в котором имел обыкновение объезжать поместье и навещать матушку.

Не сказав никому ни слова, он сел на козлы, а конюх, державший коней под уздцы, запрыгнул на соседнее сиденье, и они помчались вперед на огромной скорости.

Уоррен знал, где находится сланцевая шахта, хотя годами не бывал в тех местах, и ему показалось невероятным, что о ее существовании известно Магнолии.

Она, должно быть, видела шахту во время охотничьего сезона, когда леса и густое жнивье вокруг нее обычно давали прибежище какой-нибудь хитрой лисице.

Но по-настоящему его сейчас заботила только Надя: то, что с ней произошло на сей раз, станет еще большим потрясением, нежели прежде, когда он впервые встретил ее, ибо теперь она успела почувствовать вкус нормальной, цивилизованной жизни.

От одной только мысли о ее страданиях ему до безумия захотелось убить Магнолию.

В то же время его так тревожила судьба Нади, что это его чувство само по себе было странным, вернее — почти физической болью, чего прежде он никогда не испытывал.

Погоняя лошадей, он думал, удастся ли ему успокоить и убедить ее, что это отныне никогда не повторится; он всецело был поглощен этой заботой и вдруг понял, что сердце его переполнено любовью, которая возникла отнюдь не сегодня.

Это казалось невозможным: ведь он поклялся себе, что после ужасного вероломства Магнолии никогда не унизится до любви к какой-нибудь женщине.

Однако, будучи честным с самим собой, он не мог не признать, что почти сразу, как только увидел Надю, такую необычную», хрупкую и одновременно храбрую, почувствовал духовное родство с ней и уже не мог оставаться равнодушным к ее судьбе и к ней самой.

Когда они сообща разыграли спектакль, предназначенный сперва для обмана месье и мадам Блан, а потом его матери и родственников, он понял неординарность девушки, идеально подходившей к придуманной для нее роли.

Самое удивительное, что Надя совершенно естественно чувствовала себя в роли дамы высшего света и очаровала его родственников.

Она с несказанной грацией двигалась по залам Баквуда, как если бы с самого рождения пребывала там, и, наблюдая за ней, он обнаружил, как та часть его души, которую он считал умершей, возрождается к жизни.

Сначала он не узнал в этом чувстве любовь — оно не было похоже на то, что он испытывал к Магнолии.

Магнолия разбудила в нем пламенное желание; огонь, вспыхнувший в них, был не чем иным, как безудержная плотская страсть.

То, что он испытывал к Наде, именовалось духовностью, и хотя она привлекала его своей красотой, он понимал — именно ее интеллект, ее ум увлекал, вызывал интерес, интриговал его.

Все прочее в нем подавлялось его стремлением проявлять заботу о ней, оберегать от всяческих лишений, а более всего ему хотелось изгнать страх из ее глаз.

Ему вдруг стало трудно дышать — он представил, в каком состоянии она пребывает сейчас.