Отомщенный любовник

Пришел именно айЭм. Мавр, словно Джон Хэнкок, расписался в соответствующих строчках своим именем, используемым в человеческом мире, подтверждая завещание и переход имущества, а также доверенность. После того, как эта часть была выполнена, он написал свое настоящее имя на письме, составленном на Древнем Языке, а также на декларации кровной линии.

Когда все было сделано, Рив положил документы в черный портфель LV Epi и передал его айЭму.

– Я хочу, чтобы ты вывел ее отсюда в течение тридцати минут. Уведи Хекс, даже если для этого придется ее вырубить. И убедись, что твой брат с тобой, а персонал разошелся по домам.

айЭм ничего не сказал. Вместо слов он достал нож, который прятал за поясницей, разрезал ладонь и протянул ее, густая голубая кровь закапала на клавиатуру ноутбука. Он был таким хладнокровным, каким хотел быть Рив, надежным, и даже не моргал.

Поэтому его выбрали для таких жестких вещей годы назад.

Рив сглотнул ком, встал и коснулся протянутой руки. Они скрепили кровный обет рукопожатием,  потом их тела встретились в жестком, тесном объятии.

– Я хорошо тебя знал. Любил тебя, как своего родственника. И буду чтить тебя как никогда. – Сказал тихо айЭм на Древнем Языке.

– Позаботься о Хекс, хорошо? На какое-то время она совсем осатанеет.

– Я и Трэз сделаем все, что нужно.

– Это не ее вина. Ни в начале, ни в конце. Хекс должна поверить в это.

– Я знаю.

Разжав объятия, Рив с трудом отпустил плечо старого друга, преимущественно потому, что это – единственное его прощание с кем-то: Хекс и Трэз будут противиться тому, что он собирается сделать, попытаются придумать другие варианты, хватаясь, впиваясь когтями в иной финал. айЭм в этом плане был более привержен фатализму. Также он был более реалистичным, понимая, что иного выхода нет.

– Иди, – сказал Рив сорвавшимся голосом.

айЭм положил окровавленную руку на сердце, поклонился до талии, а потом вышел, не оглядываясь назад.

Руки Рива тряслись, пока он задирал манжету, чтобы посмотреть на часы. Клуб закроется в четыре. Персонал по уборке появится ровно в пять ноль-ноль. Значит, после того, как все уйдут, у него будет около получаса.

Он достал телефон и направился в спальню, набирая номер, на который довольно часто звонил.

Закрыв дверь, он услышал в трубке теплый голос сестры:

– Привет, брат мой.

– Привет. – Он сел на кровать, не зная, что сказать.

Услышав на заднем плане заунывный плач Наллы, Рив застыл. Он мог представить их: сестра прижимала малышку к плечу, хрупкий сверток будущего был завернут в мягкое одеяльце, отороченное атласной лентой.

Для смертных единственной бесконечностью являлись дети, не так ли?

У него никогда не будет детей.

– Ривендж? Ты там? Все в порядке?

– Да. Я звоню потому… я хотел сказать…

Прощай.

– Я люблю тебя.

– Как это мило. Это трудно, да? Быть без мамэн?

– Да. Это так. – Он зажмурился, и Налла тут же начала плакать еще усердней, рев трелью доносился через телефон.

– Извини за мой маленький источник шума, – сказала Бэлла. – Она не засыпает, если я не гуляю с ней, а мои ноги уже сдают.

– Послушай… ты помнишь колыбельную, которую я пел тебе? Когда ты была маленькой?

– О, боже мой, о четырех сезонах? Да! Я не вспоминала ее годами… Ты пел ее, когда я не могла уснуть. Даже когда я подросла.

Да, так и было, подумал Рив. Колыбельная, пришедшая из Древних Преданий о четырех временах года и этапах жизни, которая помогла им пережить множество бессонных дней. Он пел, она отдыхала.

– Как она начинается? – спросила Бэлла. – Я не могу…

Рив запел, сначала нелепо, слова всплывали в памяти, ноты звучали плохо, потому что его голос всегда был слишком низким для тональности, в которой написана песня.

– О… да, точно, – прошептала Бэлла. – Подожди, дай включить громкую связь…

Раздался «бип», потом послышалось эхо, и, когда он запел, Налла прекратила плакать, нежный дождь из древних слов потушил пламя.

Бледно-зеленый плащ весны... Яркая цветочная вуаль лета… прохладная накидка осени… холодное покрывало зимы... Периоды не только на Земле, но и в жизни каждого человека: пик, к которому стремятся, затем пожинание плодов, за которым следует падение с вершины, и мягкий, белый свет Забвения, которое станет вечным пристанищем.

Ривендж пропел колыбельную дважды, и второй раз вышел лучше первого. Он остановился на этом, не желая рисковать, ведь следующий раз может оказаться не таким хорошим.

Голос Бэллы был полон слез.

– Ты сделал это. Ты убаюкал ее.

– Я бы мог петь для нее, если захочешь.

– Захочу. Определенно, да. Спасибо, что напомнил мне о колыбельной. Не знаю, почему не попробовала ее раньше.

– Может, ты бы и вспомнила о ней. Рано или поздно.

– Спасибо, Рив.

– Спокойной ночи, сестра моя.

– Поговорим завтра, хорошо? Ты кажешься расстроенным.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. Я позвоню завтра.

Последовала пауза.

– Береги себя. Береги себя, свою малышку и хеллрена.

– Буду беречь, мой любимый брат. Пока.

Рив закончил разговор и остался сидеть с телефоном в руке. Чтобы экран не гас, он каждые две минуты нажимал клавишу.