Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

«Хотя и подвергся гневу его королевской милости» (прибавил Николай Потоцкий) «за то, что поступил с вами слишком милостиво, но перенес я этот гнев с радостью, имея в виду, что не лилась и не льется больше христианская кровь, а тем паче, что казаки, в знак своего раскаяния, присягнули подчиниться вполне королевской воле. Теперь-то (заключил он) предстоит вам подтвердить самым делом вашу присягу, приняв порядок, какой его королевской милости угодно будет даровать вам, в избежание кровопролития на будущее время».

После того был прочитан акт коммиссии; а потом заготовленный Николаем Потоцким совместно с митрополитом Петром Могилою проповедник произнес казакам увещание, опираясь на евангельские слова.

Казаки слушали проповедь с тяжелыми вздохами, и было от чего вздыхать им. Король и паны его рады отнимали у казаков все их самоуправление, все знаки их войскового достоинства и все земли, захваченные ими у шляхты. Казаки должны были отдать панам свою армату тут же среди рыцарского круга и положить к ногам коронного гетмана свои знаки, булавы и все войсковые клейноды. Никто не осмелился высказать негодования. Слышны были только вздохи и сожаления о безрассудстве, которое довело Запорожское войско до такого унижения.

Наконец было спрошено у казаков, желают ли они принять от короля и Речи Посполитой коммиссара, вместо гетмана, и полковников-шляхтичей, вместо тех, которые были избраны ими из среды себя?

Ответ был утвердительный, и коронный гетман объявил королевским коммиссаром по казацким делам пана Коморовского, которому тут же были переданы казацкие пушки и войсковые знаки, а полковниками назначил местных шляхтичей. Эти полковники избрали себе шесть полковых есаулов, в числе которых чигиринским есаулом сделан Роман Пешта, напоминающий своим именем прославившегося на Суле Пешту. Самим казакам было предоставлено избрать вольными голосами только сотников да сотенных атаманов, и по этому избранию, одним из Чигиринских сотников явился Богдан Хмельницкий, войсковой писарь Павлюковщины, сторонник панско-казацкой партии после падения Павлюка и казацкий посол к королю от смиренной каневской рады.

Войсковым есаулам назначено жалованье по 600 злотых, полковым есаулам — по 350, сотникам — по 200, а сотенным атаманам по 60.

Так как Трахтомиров был выжжен дотла во время войны, то резиденциею казацкому коммиссару назначен Корсунь, впредь до особого распоряжения.

От определения границ земли, на которой дозволялось казакам заводить свои поселки, Потоцкий уклонился, по причине разорения края обоими воевавшими войсками и невозможности добыть корму ни для лошадей, ни для людей во время объезда границ. Что касается казацких жалоб на захват имений, принадлежавших Трахтомировскому монастырю, то он объявил, что Лащ получил на эти имения королевскую привилегию, основанную на гайдуковом праве и на праве конфискации мятежнических имуществ.

Таким образом коронный полевой гетман искусными военными действиями и ловкою политикою упрочил за панами обладание Украиной еще на десять лет, не подозревая, какая разрушительная сила таится в наименовании всех их ляхами.

Перечитывая документы, относящиеся к мировой сделке на устье Старца, к Каневской раде и, наконец, к коммиссии на Масловом Ставу, мы напрасно искали в них имени казацкого вождя, затмившего своею гениальностью военную славу панских полководцев под Кумейками, на Суле у Жовнина и на кровавом устье Старца. Лишь только между казаками и панами пошло дело на мировую, имя необоримого Димитрия Томашевича Гуни исчезает в казако-панских транзакциях. Гуня — или сам отказался от предводительства, или был низложен чернецкою радою, осудившею на позорную кару заслуженного полковника Филоненка, — не известно. Знаем только, что он оставался в Украине, или за Порогами, до 1639 года, и тогда ушел за московский рубеж в сопровождении трехсот всадников. Об этом донес королю великий коронный гетман, говоря, что Гуня бежал в Московщину, «без всякой причины», хотя причина для нас очевидна.

Паны полковники, проживая поочередно за Порогами со своими полками, старались прибрать к рукам предводителей новых морских набегов, за которые турки уже сажали под стражу польских посланцев. К войсковой черни, остававшейся по-старому на воле в так называемых днепровских входах, они обращались в ласковых словах, приглашая этих полудикарей воспользоваться королевскою милостью. Вольные лугари и камышники, с своей стороны, показывали вид, что готовы предоставить себя великодушию короля и панской республики, но не выходили из Запорожья и, кроясь по луговым дубровам, нетрям и камышам, заготовляли «борошно» для нового морского набега. Преданные панам реестровики схватили кой-кого из ватажков. Та же участь, вероятно, предстояла и гениальному «казарлюге», Гуне.