Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

В это время у Жовковского образовался род авангарда из дружины местных жителей, предводительствуемой православным украинским землевладельцем, князем Рожинским, товарищем нынешних бунтовщиков по казацкому ремеслу, и приятелем памятного казакам бискупа Верещинского, весьма популярным в их среде под именем князя Кирика. Мелкие и потому темные в истории князья Рожинские делаются известны только в царствование Стефана Батория. В 1580 годах Остафий Рожинский является владельцем Коростышева. Один из его сыновей, Михайло, был державцем Рублевки, села князя Януша Острожского (1587), и владельцем Паволочи, перешедшей по его смерти к брату Николаю. Третий сын Остафия, Кириак, был паном на Рожине и Котельне, пожалованной ему за казацкую службу Стефаном Баторием в 1581 году.

Предприимчивый характер этого популярного князя Кирика виден из того, что он всю жизнь граничился и тягался с соседями панами, Котлубаями, Ильяшевскими, Горностаями, а также и с магнатами Тишкевичем коденским и князем Янушем Острожским, что и заставляло его быть ревностным королевским слугою-партизаном, вернее сказать, аристократом-казаком. Человек завзятый и хорошо знающий Украину, князь Кирик был своего рода гетманом пятисот украинцев, и обладал весьма значительною для пустынной страны артиллериею. Помогая теперь Жовковскому, он «разрывал» казацкие купы, подходил к ним «фортелем», нападал неожиданно, и у него в руках было всегда множество пленников-языков.

По словам Жовковского, казаки не смели оставаться в Белой Церкви. Он послал туда князя Рожинского, придав к нему несколько сотен своего войска, для увеличения страха и собирания вестей, а Рожинский, сделавшись из феодального барона предводителем летучей кавалерии, представил в распоряжение коронного гетмана штук пятнадцать своих пушек со всеми принадлежностями.

Теперь весь интерес похода сосредоточился на том, чтобы не допустить Лободу соединиться с Савулою. Но для нас важнее многих подробностей войны кроткий взгляд великого полководца на состав Наливайщины. «Здесь между пленных наливайцев (писал он Замойскому) есть некто Каменский. Слуга ваш Высоцкий, будучи его родственником, просил меня отпустить его. Не мог я доставить это удовольствие Высоцкому. Пускай он там просит вас о нем сам. По-моему, сделавши ему карбачем наставление, так как он еще молоденек (mlodziuchny), можно бы отпустить его, авось исправится, и будет из него что-нибудь хорошее».

Голод заставил Наливайка идти «с поля» к Корсуню. Уведомляя об этом Замойского, через восемь дней после предыдущего, Жовковский пишет: «Князь Рожинский наловил неожиданно под Паволочью гультяев из Саскова полка, и велел их обезглавить больше пятидесяти. Я до сих пор, кроме падших в бою, сохранил мои руки чистыми от их крови. Желал бы я, когда б это было возможно, лечить putrida membra [31], а не отсекать».

Во всю кампанию совершил Жовковский только две смертные казни, да и то в исполнение прошлогоднего королевского декрета: одну над брацлавским войтом Тиковичем, другую над означенным в том же декрете преступником, «которых выдали (доносил он) сами мещане».

Малочисленность войска и недостаток в военных снарядах лишили коронного полевого гетмана возможности разъединить неприятельские силы. Но и казаки колебались в своих намерениях: то их брала охота ударить общими силами и подавить многолюдством искусное в боях панское ополчение, то утешали они себя мечтою о бегстве за московский рубеж, куда еще волынцы Дашкович и князь Вишневецкий-Байда проторили им дорогу, где у них были знакомцы по Днепру и Дону, подобные славному казацкому предводителю Данилу Адашеву, и где северно-русское казачество процветало и буйствовало по-своему со времен отважных новгородских ушкуйников.

Гетман Матвей Савула беспрепятственно вступил в Киев. Отсюда вошел он в переговоры с давнишним товарищем по ремеслу, князем Кириком. Всего лучше подобало бы ему избрать посредника православного, как «борцу за веру» etc., согласно проповедуемой у нас выдумке. Нет, он послал доминиканского приора с письмом к единоверному казаку — князю. Из уст в уста, через доминиканца, Савула предлагал выдать панам готового присягнуть вновь запорожцам Наливайка, чего тот уже и боялся, и что наконец таки совершилось, а в письме спрашивал, может быть, для прикрытия цели посольства: за что паны собираются на казаков? Обо всем этом князь Рожинский донес немедленно коронному полевому гетману.

Жовковский стоял еще в Погребищах. Он, как мы видели, хлопотал всячески о разъединении казацких орд. Казацкие орды, по-видимому, сами распадались. Еще не вернулся посланный им к Лободе «казачек», как привели к нему и другого посланца.

Тот привез письмо от Наливайка к находившемуся при полевом гетмане брацлавскому старосте Струсю. Севериня просил через него помилования; писал, что томится голодом, что товарищи покинули его, и он, как дикий зверь, принужден скрываться в дебрях.