Отпадение Малороссии от Польши. Том 2

Тогдашний Львов заключал в себе всего 400 домов, и был окружен стеною, в виде четвероугольника, потом — рвом, далее — валом и наконец — другой стеною; укрепленною 17-ю башнями. Над городом возвышался древний, так называемый Верхний Замок, построенный из тесанного камня и кирпича в незапамятные времена, на высокой среди плоской местности горе. Кроме того, с юга город обороняли укрепленный монастырь, называвшийся Бернардины, с запада топкие болота, а с севера Нижний Замок, укрепленный сильнее прочих оборонных пунктов.

Но в военное время составляли важное неудобство два предместья, заключавшие в себе 1.500 домов и домиков. Между предместьев, на западной и восточной сторонах, были разбросаны сады, летние купеческие жилища, пасеки, виноградники и множество красивых домов, костелов, монастырей. Здесь красовалась на холме и знаменитая русинская церковь, «Святый Юр». Все это пространство было обведено, в приступных местах, валом, в пределах которого, вместе с городом, считалось 30.000 жителей.

Было очевидно, что оба предместья скоро перейдут в неприятельские руки, и предмещане должны будут уходить в город. Кроме голода, который, в таком случае, грозил уже издали городу, не меньшая опасность угрожала ему и со стороны Верхнего Замка, который находился в таком же запущенном состоянии, в каком были укрепления киевские, находились под воеводством богатейшего из малорусских панов, игравшего притом роль охранителя православных святынь. В нем поместили покамест только 50 присланных Вишневецким драгун, которые могли дать неприятелю только слабый отпор. Заняв столь важный пункт, неприятель мог обстреливать город своими полевыми пушками и принудить к сдаче. Это видели мещане хорошо, и однакож решились обороняться.

Скоро появились казаки, в сопровождении татар, к которым подошел и знаменитый Тогай-бей с своей Ордою. Они прорвались в предместья, сломив мещан, оборонявших вал и частоколы. Казакам помогали мужики, увеличивавшие массу панских врагов по мере её движения вперед. Предмещане с детьми и пожитками крылись в костелах, ютились у Кармелитов, Бернардинов, Доминикан, у Святого Юра, бежали в Верхний Замок и в город. У городских ворот столпились тысячи возов и народу, под защитой пушек, отпугивавших неприятеля.

Разъяренные сопротивлением и жадные добычи хмельничане бросились было уже на валы самого города, и ничто бы не остановило их подавляющей массы. Но Хмельницкому было не до занятия и даже не до разорения городов. К изумлению своих и чужих людей, он прекратил битву в решительный момент.

Непонятные никому действия опустошителя Польши и вместе с нею Руси внушали казацким кобзарям набожные стихи:

Тілько Бог святий знає,
Що Хмельницький думае-гадае...
Про те не знали ні джури козацькі,
Ні мужі громадські:
Тілько Бог святий знає,
Що Хмельницький думає-гадає...

Набожные не меньше кобзарей ксендзы из прекращения битвы в самую опасную минуту сделали чудо. Перед казаком Тамерланом явился в облаках молящийся на коленях бернардин, в котором они без труда узвали Swietego Jana z Dukli. Этому Св. Яну из Дукли, по удалении казаков и татар, воздвигли они коленопреклоненную статую, существующую и ныне.

Не столь были счастливы львовские схизматики, спрятавшиеся у Святого Юра своего, воображая, что казаки пощадят их не только внутри православного храма, но и в самой ограде его. Хмельницкий извинял «простака» Кривоноса, который не умел совладать с домашними татарами своими, но теперь сам оказался таким же простаком.

Казацкая орда сперва перебила или продала орде татарской тех несчастных, которые столпились вокруг Святоюрской церкви на цвинтаре [67]. Спрятавшиеся в самой церкви заперли двери надежными засовами. Но «борцы за православную веру и русскую народность», по Костомарову единственные борцы, продолбили в стенах отверстия и стреляли внутрь церкви, неважно, что, по их же кобзарским думам, считалось великим грехом — не снять шапки перед церковью, «домом Божиим» и не «положить на себя креста». Наконец запертые двери уступили казацким келепам [68].

Тогдашний львовский поэт, армянин Зиморович, певец полей и мирной сельской жизни, следовательно друг местной Руси, осветил перед нами в Святом Юре картину, напоминающую подвиги Гренковича в «Межигорском Спасе».