Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Несчастен был тот народ, который вверял свою судьбу колонизаторам нашей опустелой от татарского Лихолетья Малороссии, сколько бы ни было между ними аборигенов. Колонизаторы прельщали этот сбродный народ, как бы новых египетских беглецов, мечтали о земле, текущей молоком и медом, но не были способны воспользоваться благодатною почвою нашей родины, и допановались в ней до того, что голодали на самих берегах молочных и медовых рек, наконец были подавлены и изгнаны с бесчестием подражателями их самоуправства, казаками. Доверчивый и увлеченный панами в обетованную землю народ оказался в ней бедствующим. Но не меньше выпало бедствий и на долю тех, которые, в качестве передовиков его, двинулись в роскошные пустыни из зажитых и прославленных древним русским, литво-русским, польско-русским, немецко-русским мужеством. Они сделались рабами рабов своих, изгнанниками из земли древнейших предков своих.

И вот, изгнанные и изгоняющие собираются перед нами на последнем человеческом суде за содеянные обеими воюющими сторонами неправды, те и другие преисполненные чувством правоты своей, те и другие равно жалкие в наших глазах неспособностью к правоте.

С такими чувствами приходится потомкам осадников и осадчих старой Малороссии проповедовать спасительную идею русского воссоединения в изображении междусословного спора, который, с течением времени, сделался междуцерковным и наконец — международным.

Всмотримся сперва в панское войско — глазами самих потомков панских, которых большая часть позабыла свое русское имя ради имени польского.

Предводитель панского войска, Ян Казимир, называемый Казимиром V в воспоминание о Казимире IV Великом, прибыл 27 мая в лагерь, соединявший в себе всю вооруженную Польшу. Прибыл он, великий монарх, непобедимый победитель, — и ему (рассказывают сами поляки) представилось поразительное, страшное зрелище.

Польский лагерь под Сокалем (говорят они) был готовою для неприятеля добычею. Вместо того, чтобы представлять грозный редут вольного шляхетского народа, опору могущества польских королей и короля королей польских, он казался громадным лазаретом: так ужасно разбились паны о собственных мужиков своих во всех столкновениях за право владеть землею, — от Желтоводского до Крупчинецкого включительно. Голодный тиф похищал храбрых жолнеров одного за другим с большею быстротой и беспомощностью, чем похищает голодный коршун цыплят. Вокруг боевого лагеря, последней опоры славы и вольности шляхетской, не было ни валов, ни шанцев. Босые оборвыши жолнеры оставались без оружия, — изнемогшие львы без когтей и зубов. Квартяки Калиновского, не уступавшие в личной отваге Богуну и его отчаянным шляхтичам, таяли здесь от всяких недугов поразительно. Они были набраны из ветеранов Тридцатилетней войны да переформированы из старых полков покойного короля, победителя многоцарственной Москвы, готовившегося к покорению недопокоренного македонским героем Востока. Изнуренные беспрестанною борьбою с неприятелем и многочисленным, и повсеместным, уменьшенные и расстроенные бегством — сперва из-под Винницы, потом из-под Каменца, одесятствованные болезнью голода — тифом, эти мужественные и выносчивые воины сделались негодны для войны. Они были теперь способны истреблять не казаков и татар, а тех, которые приняли их, немощных беглецов, к себе в лагерь, — истреблять посредством заразы.

Из первоначального количества калиновцев, из 12.000 лучших на свете бойцов, уцелело всего 5.985 человек, и это число с каждым днем уменьшалось. Седые усачи и бородачи, смотревшие недавно еще львами, служившие под начальством генералов Густава Адольфа, или в прославленных походах Владислава IV, до рокового 1648 года ужас казацкой гидры, — теперь нищие лохмотники, с печатью голодной горячки на лицах, едва держались на ногах в строю под своим надломанным оружием. Недавно наводили они страх на всю Европу; теперь, стыдясь убожества своего, молча валились на солому и умирали без ропота; а государство, нанявшее их на службу, не давало им даже того, что получал каждый попрошайка на дороге, каждый конь и вол у хозяина (Слова историка-поляка).

Король очутился под Сокалем в ужасающем положении. Над непобедимым победителем здесь должен был повториться, если не Зборов, то Корсунь. Толпы малорусских мужиков, «пуская на пожар» и грабя все, что было можно истребить, или унести с собой, валили на Волынь к главному казацкому табору. 100.000 татар шло на помощь казакам из-за Днепра. Надобно было двинуться вперед, непременно вперед, чтобы не дать бесчисленному неприятелю усилиться и соединиться с Ордою, как это всуе проповедовал Вишневецкий после Корсунского погрома. Но предводители объявляли, что голодный и неоплаченный жолнер не двинется с места.