Отпечатки затертых литер

С рассвета на площадь стекается люд:
Проклятую ведьму сегодня сожгут!
Сухою соломой покрыт эшафот,
Заранее весел народ!

Мелькают чепцы и пестрят колпаки,

По слякоти скачут, теснясь, башмаки,
А вот и епископ дряхлеющих лет —
В роскошную рясу одет.

С ним целая свита святейших отцов

И судей — честнейшей души мудрецов!
Гудит в нетерпенье священная знать —
Пора бы уже начинать…

Зеваки под хлюпанье грубых колес

Пустили на площадь торжественный воз:
Телегу (да с клячею вместо коней)
И клетку глухую на ней.

Вся черная, будто копала золу,

Там ведьма валялась на грязном полу,
И в тряске совсем не срываясь едва,
Моталась ее голова.

Свистя, за повозкой гналась ребятня,

Кидалась камнями, колдунью кляня,
А рядом, как гордый чернеющий грач,
Вышагивал чинно палач.

И вот поравнялась повозка с толпой.

Чуть не был раздавлен бродяга слепой,
Шатавшийся праздно у ней на пути:
Да к счастью успели спасти.

Поодаль закованный, выкрикнул вор:

«Долой дьявольщину! В огонь! На костер!»
И люд поддержал златокрада того,
Недавно плевавший в него.

За волосы выволок ведьму палач

Под гиканье черни, под хохот и плач,
И бросил, как тряпку, в вонючую грязь,
Под маскою хрипло смеясь.

Ужасна злодейка поистине та:

Драниной прикрыта ее нагота.
Недавно касался испанский сапог
Босых искалеченных ног.

Пятнадцатилетняя девочка-яд:

Костлявые руки из робы торчат.
А грязные патлы, как сажа, черны —
Примета шайтанской вины.

«В страшнейших грехах обвиняешься ты!

Крещеная злом самого Сатаны!
Призналася давеча ведьма во всем,
Судимая честным судом…

Призналась: порой колдовала в ночи,

Украла четыре церковных свечи,
С неведомым духом беседы вела
И с кошкою черной жила.

От этих злодействий тебя до утра

Очистит священное пламя костра!
Могла б индульгенцию также купить
Да некогда злато копить…»

Колдунья, сполна натворившая зла,

Усилием воли лицо подняла.
И детские глянули небом глаза —
Невысохшая бирюза.

«Деяний своих от людей не таю,

Да только, епископ, я правду твою
Разрушу, ведь Дьявол, поверь, ни при
В магическом действе моем.

И впрямь, ворожила я лунной порой

Над милой моею болящей сестрой…
Лечила волшебным настоем из трав,
Быть может, законы поправ.

И свечи взяла, только вам не назло:

Чтоб в домике стало соседском светло!
А прежде ведь в Храме просила огня
Как ведьму прогнали меня!..

В том доме старуха одна умерла

Бездетно и голодно, трудно жила!
Кому ж, как не мне, было свечи принесть,
Молитву усопшей прочесть?..

Я кошку себе не могла не забрать:

Старушка любила ее, словно мать —
Родное дитя. Да к тому же одна
Погибла бы точно она…

Бесплотный же Дух, собеседник ночной

Есть Ангел-Хранитель с рождения мой!
И в Храме святом, подходя к алтарю,
Частенько я с ним говорю…»