Отпечаток пальца

Когда дверь за ними закрылась, Мирри последний раз тщательно вытерла глаза и привстала на цыпочки, чтобы посмотреть на себя в овальное зеркало, висевшее над камином. Оно было оправлено в тусклую позолоченную раму и давало не очень ясное изображение. Мирри не понимала, зачем в Филд-Энде, Эбботсли и в поместье Пондсбери, которое носило название Рейнингз, хранили такие вещи. Во всех этих домах было много старья, и, вместо того чтобы выбросить все это на свалку и купить новое, люди, которым принадлежали эти вещи, похоже, гордились тем, какие они старые. Они не называли их обшарпанными, а говорили, что это антиквариат. Джонни сказал так об этом самом зеркале. Мирри не удалось как следует рассмотреть себя в этом антиквариате, но и того, что она увидела, оказалось достаточно, чтобы у нее пропало желание выходить из комнаты. Она решила остаться здесь, пока не подвернется удобный случай и она сможет проскользнуть незаметно наверх. Мирри сегодня много и искренне плакала, и глаза ее опухли. Она подумала, что выглядит ужасно, и бесполезно сваливать все на зеркало, потому что веки стали жесткими и воспалились, и даже нос опух. Она дождалась, пока не замерли голоса в холле. Потом приоткрыла дверь и выглянула наружу.

В холле не было никого, кроме Джорджины. Она держалась рукой за нижнюю балясину лестницы и поставила ногу на первую ступеньку, но, заметив выглянувшую Мирри, остановилась. Что ж, не важно, если Джорджина увидит ее с распухшими глазами. Мирри вышла из маленькой столовой, и, как только она сделала это, Джорджина начала подниматься по лестнице. Она уже подошла к двери гостиной и открыла ее, когда, оглянувшись, увидела позади себя Мирри. Джорджина очень устала, ей было грустно и отчаянно хотелось побыть одной. Утром проводили дознание, и хотя оно было коротким и формальным, как все судебные разбирательства, но стоило огромного напряжения.

Потом у нее состоялся деловой разговор с мистером Модсли. А затем надо было накормить обедом родственников и нескольких старых друзей, которые приехали издалека. В основном это были пожилые люди, и все они были очень добры к ней, но они ожидали, что их выслушают и ответят на все вопросы. Что ж, теперь это осталось позади: и похороны, и довольно тягостное траурное чаепитие. Позади… Все разъехались, и ей хотелось побыть одной и ни о чем не думать. Энтони не подходил к ней весь день, и вчера тоже, после того как мистер Модсли прочитал им завещание. Вот об этом она не хотела думать в первую очередь. Он выглядел мрачным и упрямым и таким же несчастным, как она сама. Ей не следует сейчас думать обо всем этом.

Она повернула голову и увидела Мирри в одном-двух ярдах за своей спиной — маленькую, заплаканную, взъерошенную Мирри, напоминавшую котенка, которого выбросили под дождь. Не в характере Джорджины было хранить память о нанесенных ей обидах. И она спросила:

— Мирри, в чем дело?

Мирри снова заплакала, негромко, но так жалобно, как будто ей разбили сердце. Очевидно, в такой ситуации оставалось сделать только одно, и Джорджина это сделала. Она повела Мирри к себе и усадила в кресло. Закрыв за ними дверь, она вернулась и села рядом.

— Мирри, о чем ты плачешь?

— Все это так ужасно, — произнесла Мирри.

— Знаю. Но перестань плакать. Дядя Джонатан не одобрил бы тебя.

В ответ слезы хлынули с новой силой.

— Он был так добр ко мне!

— Он любил тебя.

Мирри подавила рыдания:

— Ты отошлешь меня обратно?

— Я хочу поговорить с тобой об этом.

— О, ты отошлешь! Джорджина, не надо… не надо… пожалуйста, не надо! Дядя Альберт и тетя Грейс… и этот ужасный приют… ты не представляешь, что это такое… действительно, не представляешь! И тогда я не смогу видеться с Джонни! Я сейчас нравлюсь ему, но он забудет меня, как только я уеду… уверена, что забудет! Не заставляй меня уезжать!

— Я не стану навязывать тебе никаких решений против твоей воли, — сказала Джорджина. — Я разговаривала о тебе с мистером Модсли.

— Что он сказал? — Поскольку Джорджина ответила не сразу, она торопливо продолжала: — Я ему не нравлюсь.

Он был рад, что завещание сожжено. Он не позволит тебе ничего сделать для меня… знаю, что не позволит.

— Послушай, Мирри. Дядя Джонатан собирался обеспечить тебя. Он сжег завещание, которое составил во вторник, потому что он его написал, когда рассердился на меня из-за одной вещи. Я действительно не знаю, что было в этом новом завещании… он мне не говорил. Он только сказал, что оно было несправедливым и что он составит другое завещание, которое будет справедливо ко всем. Что ж, он умер, не успев сделать это, но я хочу выполнить его волю, насколько это в моих силах. Вот о чем я говорила с мистером Модсли.

Мирри перестала плакать. Она не спускала глаз с лица Джорджины и порывисто дышала. Джорджина продолжала: