Отпечаток перстня

1

4 марта 1887 г. жители одного из домов американского городка Норристауна были разбужены отчаянными криками своего соседа, который метался по двору, умолял всех сказать, где он находится, клялся, что понятия не имеет о Норристауне и что он никакой не мистер Браун, как его называют, а мистер Берн, проповедник из Грина. За полтора месяца до этого человек этот прибыл в Норристаун, отрекомендовался Брауном, купил магазин, наполнил его писчебумажными товарами и открыл торговлю. Жители Норристауна быстро привыкли к этому приветливому, но малоразговорчивому человеку. Известно было, что жил он в задних комнатах своего магазина, сам себе готовил еду, регулярно ходил в церковь и несколько раз ездил в Филадельфию за товаром. И вот теперь он утверждает, что знать не знает ни Норристауна, ни норристаунцев, ни даже самого себя! Полиция, а потом и его собственная жена, прибывшая из Грина и бросившаяся к нему в объятия, подтвердили, что он не кто иной, как мистер Берн, внезапно исчезнувший из Грина 17 января. Что он делал между 17 января и 1 февраля и каким образом превратился в Брауна, он объяснить не мог. До тех пор он не проявлял ни малейшей склонности к торговле. Он вернулся к своей жене и проповедям и стал уже забывать о своем приключении, но на его беду о нем прослышал знаменитый профессор Джемс. Профессор явился к Берну и уговорил его подвергнуться гипнозу, чтобы посмотреть, как он сам писал впоследствии, «не вернется ли в гипнотическом трансе его брауновская память. Она вернулась и утвердилась так прочно, что изгнать ее было невозможно». Браун не признал жену Берна своей женой, сказал, что о Берне вообще-то слышал, но не уверен, видел ли его когда-нибудь, и рассказал во всех подробностях, не только что, он делал в Норристауне, но и где странствовал в течение первых двух недель. О дальнейшей его судьбе история умалчивает. Вправе ли мы осуждать Джемса за его легкомыслие? Опыты его коллег, американских и французских, начавших применять гипноз для лечения и ди- агностики психических расстройств, сопровождавшихся амнезиями, в большинстве случаев приводили к успеху. Незадолго перед этим, например, американскому психиатру, доктору Сидису, удалось с помощью гипноза извлечь из глубин подсознания личность одного юноши, которому падение из кареты отшибло всю память, вплоть до условных рефлексов, и которого пришлось учить всему заново. Юноша быстро выучился навыкам цивилизованного человека, познакомился со своими родными, обнаружил способности к наукам, но это был другой человек, знавший о себе прежнем только по рассказам. Свою прежнюю жизнь он видел лишь во сне. Вот за это то и ухватился Сидис. Погружая юношу в легкий сон и умело чередуя состояния его сна и бодрствования, он постепенно соединил обе его личности в одну.

Искусству этому невропатологи и психиатры научились, конечно, не сразу. До 70-80-х годов, пока Шарко и его ученики не поставили гипноз на научную основу, им занимались от случая к случаю, без всякой системы, и пациенты доморощенных гипнотизеров получали вместо исцеления еще более расшатанную нервную систему. Об одной из таких жертв рассказывает Жане, ставший к началу 90-х годов одним из ведущих врачей в известной парижской психиатрической больнице - Сальпетриере. То была Леония Б., которая с трехлетнего возраста отличалась сомнамбулическими припадками, то есть ходила по ночам во сне с закрытыми глазами («сомнус» по-латыни - сон, а «амбуло» - хожу). С шестнадцати лет ее постоянно кто-нибудь гипнотизировал. Когда Жане увидел ее, ей было 45 лет. Это была бедная крестьянка, грустная, застенчивая и замкнутая. Но стоило подвергнуть ее гипнозу, как все ее поведение преображалось. Глаза ее были закрыты, но слух, обоняние и осязание сделались необыкновенно чуткими; она была подвижна, весела, шумна, ее остроумие было неистощимым. Когда гости расходились после сеанса, она отпускала по их адресу едкие замечания и про каждого рассказывала целую историю. Жане удавалось угомонить ее только тогда, когда она возвращалась в прежнее состояние.