Отправляемся в полдень

– Нужно обязательно об этом Юрию Семеновичу сказать! Обязательно! Пусть он сам им там мозги вправит, – дед хлопает меня по коленки, слово своё «надо» вбивает.

– Не надо, – говорю, – мне бы назад. К моим. Там сонник растёт и пузырь треснул. И роза у меня тут, – стучу себя кулаком в грудь. – Её тоже надо туда.

– Напрасно вы, – качает головой дед. – Юрий Семёнович был бы заинтересован в вашем возвращении назад, чтобы Машу получить.

Тут Фил как крутнётся на кресле, глазищи выпучил, радостный.

– Действительно, надо бы связаться с Юрием Семёнычем. Пока Кармолов ещё здесь. Думаю, только он и поможет. Потому что светлая голова этот Кармолов.

– Так и есть! Блестящий ум!

Не представляю, как ум может блестеть, но им виднее.

– Звони, Филушка, Юрию Семёновичу, выдёргивай его сюда вместе с Кармоловым. В администрацию нам идти нельзя, – тычит в мои волосы, – сразу заметят. Шуму будет.

– Шуму нам не надо, – говорю. – А то ещё Шумный прибежит.

Фил поднимает палец вверх, лыбится. Старик хлопает меня по руке: выдюжим, не боись.

А мне как-то волнительно. Пусть отец и не мой, но всё равно хочу понравиться. Он вон шишка большая! Буду сидеть прямо, как баба Кора учила, и вежливо отвечать.

У меня никогда не было отца. Представления не имею, как с ним быть.

Дружок поднимается, лижет в щёку: понимает, жалеет. И я хлопаю зеньками, потому что все добрые и стараются для меня. Нельзя подвести и ныть.

Встряхиваю волосами и мигаю им: прорвёмся, да! А иначе никак!

***

…жуткая пляска форменного безумия.

Но взгляд не отвести. Такие хрени обычно появляются в ужастиках, перед тем, как произойдёт что-нибудь пипцовое или выползет невъе***нный монстр.

Не успеваю додумать, как начинает трясти. Сыплется штукатурка и камни, и морда Тодора становится совсем довольной. Как накануне встречи с дорогим другом:

– А вот и Малыш, – хищно и нездорово лыбится он.

И Малыш выползает.

Знаете, что хуже встречи с придуманным тобой плохишом? Придуманный тобой монстр! И когда врубаюсь, какой именно сейчас выползет, ссусь. В натуре. И мне по хрену, что подумают. Трясёт, как параличного. Падаю на задницу и ползу, барахтаюсь ногами в своей луже. Весь в мокрый, как мышь.

Потому что, громя и круша всё на пути, из двери напротив, как из норы, прямо на меня прёт землетварь.

И чего я не сдох раньше.

Ору, закрываюсь рукой, зажмуриваюсь. В соплях весь. И в моче. Плевать. Не хочу видеть, как она начнёт меня жрать, не хаааааааааачуууууууу!!!

Эхо тянет моё «у», но вскоре оно тонет в вое и ликовании кашалотов. И диком, будто лающем, как у гиены, смехе Тодора.

– Эй, ссыкун, что скажешь о Малыше? Правда же он хорош? – поворачивается ко мне и пинает ногой, сгибаюсь и отплёвываюсь. Разбил мне что-то, урод.

Болит, скулю.

– Цыц! – приказывает он. – Ненавижу слюнтяев. Вставай, тебе придётся познакомиться с Малышом поближе.

Поскольку встать не могу, коленки, как у марионетки, ходуном, он хватает меня за ворот и тащит к чудищу.

Землетварь обнюхивает меня и щерится, а я кошусь на зубищи, с добрый кинжал размером, и плыву.

Монстр чуть отползает, задирает задницу, бьёт хвостом. Вижу шипы, словно не хвост, а моргенштерн. И разрушительная сила, наверняка, та же.

Впиваюсь зубами в себе в ладонь. Чтоб не начать выть. И клянусь: вернусь к себе, буду писать только про принцесс и розовых единорожков, которые какают радугой.

Врагу бы не пожелал этот мир.

Кашалоты гикают, и Тодор переводит мне:

– Они говорят – Малыш хочет играть.

И громадина действительно выпрямляется, со скоростью пружины, и бодает меня. Отлетаю, шлёпаюсь смачно и выключаюсь.

Вот и поиграли.

Но игры только начались, говорит мне обезьянка. Ей поддакивает клоун, и вместе они отплясывают джигу безумия. Прямо у меня перед носом.

Осознаю, что тоже пляшу, вернее, бегу. В колесе. Как хомяк. И судя потому, что меня со спины обдаёт смрадным и слюнявым дыханием, висит это колесо перед мордой землетвари.

Зубы клацают где-то возле уха вполне ощутимо.

– Беги! – доносится сбоку, Тодор поднимает палец вверх. – Ты вертишь цепь. А это заводит моего Малыша. Беги, придурок, если хочешь жить. Е-ху!

И почти буквально взлетает на спину землетвари.

Делать нечего – пускаюсь наутёк, в тщетной попытке удрать от себя. И, пожалуй, не придумать тому лучшей иллюстрации.

Землетварь загребает местную красную и прочную глину на манер экскаватора. За нами, поди, ров и преглубокий.

Но, судя по всему, никому до этого и дела нет. Кашалоты пылят с боков на разбитых вдрызг машинах. Радостные, как детсадовцы на прогулке.

И, главное, не пойми куда прёмся. Всюду, где глаз достаёт, красная пустыня. Кое-где комья перекати-поля, а может, какой-то местный зверь. Хрен их всех знает.

Но эти бесприютные и гонимые ветром шарики – авторские мысли. Вот так же мчатся по пространству сознания, но зацепившись за мозг, не став идей, уносятся прочь, исчезают в файлохранилищах памяти. Мысли – не скакуны, мысли – перекати-поле.

Землетварь начинает резко тормозить. Меня мотает в колесе. И клоун и обезьянкой, в обнимку, летят вниз. Ликую, наблюдая их падение и смерть.