Отпуск

Помывшись, в простынь заворачиваю тело чистое и следую в цырульню. А места все заняты! Не я один такой умный. Сидят в зале пятьдесят рыл перед пятьюдесятью зеркалами и бреются пятьюдесятью бритвами стальными. Картина истинно Данта достойна!

И это понятно. Электрический ток — государственное дело. Течь ему не везде положено: госучреждения + первоклассники. Керосиновая лампа в доме — не прихоть. Занимаю очередь. Достоявшись, сажусь: помазок + мыло + бритва + ловкость рук. Хорошо после душа горячего лезвиё щетину режет.

Побрившись, прыскаю на физию свою одеколоном из неприлично огромного пульверизатора. Лицо мое: округлость + серьезность + приветливость + ответственность. Не зубоскалом уродился, не шелапутом. Но и не молчуном сумрачным. Как говорит столоначальник:

—#Ты, Савушкин, служить легко умеешь.

Такая похвала у нас в Палате дорогого стоит.

И вот закон телесности моей: как побреюсь, так сразу по-большому сходить хочется. Хотя, признаться, вчера поужинал совсем неплотно, по-холостяцки: свеколка вареная + вчерашняя картошка + огурчик соленый + кусочек мамашиной ветчинки + кусочек селедочки балтийской + конфетка «Стратосфера» + чаек-маек.

Удивительна сила привычки…

Отхожее место здесь (без иронии) превосходно: просторно + светло + дизайн + атмосферный дизайн + музыка + смыв водоструйный.

Почти как в Палате.

Дома, признаться, облегчаться не очень удобно: сухая труба + второй этаж + запахундрия злойебучая, ползущая соответственно из выгребной ямы в подвале. Сливать каждый раз — воды не напасешься. А за водой на колонку не находишься. Посему паллиативчик: трубу затыкаю тряпицей.

Вот поэтому бриться я стараюсь в Палате. Прихожу пораньше. Там туалеты просторныя: кафель + зеркала + сушилка для рук + отличная, мягчайше-деликатнейшая подтирочная бумага европейского производства.

Облегчившись, одеваюсь, следую наверх.

Прекрасно!

Едешь по эскалатору чистый, побритый, облегченный. Готовый к отпуску.

Теперь не грех и позавтракать.

Здесь три закусочные имеются: китайская + арабская + русская. Так сказать, пища родных миров. Ежели я в отпуске, по-церковному — путешествующий, приравненный к больному, стало быть, могу себе позволить отступление от национальной кухни. И не токмо.

Иду в арабскую харчевню.

Усаживаюсь.

И тут же вспоминаю: арабы не пьют.

Черт! Все-таки с утра голова не очень хорошо работает.

Слава Богу, что вспомнил вовремя.

Встаю с извинениями перед девицей черноглазобровой, подошедшей уже со стаканом знакомого напитка: кефир + зелень. Нет! Не для того Николай Савушкин в отпуск отправляется, чтобы по-тверезому жевать. Рахмат, магометане!

Выхожу. Направляюсь к китайцам, а потом передумываю: у китайцев завтракать смысла нет. Великая китайская кухня для полноценного обеда предназначена.

Иду в наш трактир. Быстро заказ делаю: 150#г. ржаной + огурец соленай + блинцы пашаничныя + икра чавычовая + сметанушка + оладьи + мед + чаек китайскай.

Выпиваю, закусываю, поправляюсь.

Готовят здесь порядочно.

После утренней водочки всегда философическия мысли приходят. Старая, надуманная мысль моя: почему в отечестве нашем мужественная любовь в таком неумолимо нарастающем почете? Даже со стремительностью нарастающем! А церковь ее вслух осуждает. Дилемма. С одной стороны, очевидно: большинство наших мужей государственных ей причастны. И даже как бы и не очень скрывают. И никто их с постов за это не спихивает, а наоборот: укрепляются-укореняются год от года. С другой стороны: грех содомский. С ним на горбу в Царствие Небесное не пролезть. Уравнение с двумя неизвестными. И уравнение сие покамест на просторах страны нашей окончательного решения не имеет. Но думать об этом мне всегда интересно. Особенно когда выпиваю и закусываю. В этой думе что-то затаенно-уютное есть. Для примеру — столоначальник наш. Набрал себе подчиненных по принципу уважения мужественной любви. Он человек казеннай. И никто ему сверху в том не препятствовал. Все мы разделяем его настойчивость, кто вынужденно (как я), а кто с желанием изначальным: Бобров, Рубинштейн, Самохин, Самойленко… Почти все в Столе нашем — холостяки. Ох, столоначальник! Нибелунг! Альберих! Любит он подойти сзади неслышно, когда ты за столом сидишь сосредоточенный, по моньке пальцами елозишь в ответственной работе своей. Подойдет, старый перец, и в ухо шепотком:

—#Ну, что затеваешь, бунтовщик?

Коллега мой, Виктор, второклассник, изящный человек с тремя перстнями и новым фаллосом, склонен к поэтическим экзерсисам. Столоначальник попросил его написать оду мужественной любви. К юбилею Палаты. Виктор постарался, исполнил. Всей оды не вспомню без монечки, а вот эти строки запали:

Как небо чиста, как младенец проста ты,
Тебя уважают и ценят лишь те,
Кто в сердце хранит содроганье простаты
И слезы, и стоны, и всхлип в темноте.