Отпуск с осложнениями

– Не хочешь лечиться? – уточняю, глядя на Игоря в упор. – Тогда у тебя просто заберут дочь. Поверь, на такую умненькую и хорошую девочку быстро найдутся усыновители, а лишить тебя родительских прав – раз плюнуть.

Игорь молчит, а я продолжаю:

– Поверь, у меня достаточно для этого связей.

– Угрожаешь, сука?

– Ну так ты иначе не понимаешь. Так что, не хочешь лечиться? Твои проблемы. Мне тебя уговаривать некогда, адьёс.

И, не дожидаясь его ответа, разворачиваюсь на пятках и иду к выходу.

Пять, четыре, три, два, один…

– Эй, приятель, постой!

Молча поворачиваюсь к Игорю, а он тушит сигарету о траву и поднимается на ноги.

– Ладно, допустим, я соглашусь. Мало ли. А с кем тогда Настька останется? У неё никого, кроме меня, нет.

И это печально.

– Совсем никого? Тётки, бабушки какие-нибудь? Никого?

Игорь отрицательно качает головой.

– Её мать детдомовская была, а у меня все умерли.

Плохо дело.

– Если не хочешь, чтобы и у твоей дочери никого не осталось, бухай дальше.

– Нет, я не хочу, чтобы никого не осталось, – бурчит, а в глазах самый настоящий ужас. – Так ты и не ответил: где она будет, пока я буду в санатории бока мять?

– Её можно в детский лагерь отправить. Хороший.

– Снова издеваешься? Бабки где я найду на этот хороший лагерь?

Эх, деньги…

– Давай так, – делаю вид, что размышляю, хотя давно уже обо всём договорился и даже деньги перечислил. – Я куплю путёвку для дочки твоей и оплачу твоё лечение. А ты мне потом всё вернёшь. Когда жизнь свою наладишь.

Я рискую. Нет, не деньгами – это добро я жалеть не умею. А тем, что Игорь может испугаться такой щедрости и снова захлопнуться в своей алкоголической раковине. Мне нафиг не нужно, чтобы мне что-то возвращали – я не ростовщик и не бабка-процентщица. Важно лишь, чтобы этот идиот не дал заднюю. В этом случае может случиться беда, и ребёнка действительно заберут. Если не будет поздно.

– Зачем тебе это нужно?

– Что именно?

– Ну, лечить меня, о Настьке заботиться. Может, ты её на органы решил продать?

– Ага, а ещё я педофил. Слушай, Игорёк, если она тебе дорога, если ты её хоть немного любишь, возьмись за ум. Иначе ведь заберут. Это я тебе обещаю.

Игорь снова молчит, а на лбу складки от усиленной мозговой активности.

– В общем, у тебя есть два часа на размышления. Если надумаешь, приходи к дому Ольги Петровны. Найдёшь? Я там буду.

Игорь медленно кивает и мнёт в руках пустую пачку.

– Там, кстати, твоя Настя с кроликами играет. Скажешь своё решение.

И ухожу, почти на сто процентов уверенный, что он придёт даже раньше. Потому, что любит свою дочь и ненавидит себя. А это уже половина дела.

Глава 41 Катя

Вадим возвращается примерно минут через тридцать, когда Настя, сидя под раскидистым орехом, и уплетает за обе щёки бабулины оладьи.

– Сделал своё важное дело? – интересуюсь, параллельно жменями бросая молотую кукурузу вечно голодным курицам.

Важный хозяин курятника – петух Арнольд – зорко следит за тем, чтобы никто в его гареме не остался голодным. А я ступаю аккуратно, стараясь не тревожить обедающих. Главное, чтобы этому властному самцу чего не померещилось и он не клюнул меня со всей дури – он это умеет. Беспокойный тип, зато у него есть одно преимущество: он никого не будит своим криком. Наверное, считает это ниже своего достоинства.

– Ага, сделал, – кивает Вадим, облокачиваясь на верхний край сетчатого заборчика. – Осталось дождаться результата. Но прямо чувствую, что ждать осталось недолго.

Пожимаю плечами, мол, мне вовсе неинтересно, а саму аж разрывает от любопытства.

Когда последняя жменя ярко-жёлтой кукурузной крошки рассыпается под ногами у белоснежных куриц, я отряхиваю руки и пулей вылетаю из курятника. С детства испытываю глухой страх перед пернатыми – однажды меня ущипнул за попу гусь, и с тех пор я всегда настороже.

Вадим следит за моим побегом и приглушённо смеётся, а я успокаиваюсь лишь, когда крепко запираю летник. Фух, справилась.

– Пойдём есть оладьи, – предлагаю, снова отряхивая руки от остатков зерна. – Бабуля напекла обалденные оладушки. Пальчики оближешь!

– Только если твои облизать предложишь, – усмехается, а я щипаю его за плечо, чтобы оставил за пределами этого двора свои пошлые шуточки.

– Иди к столу, я сейчас руки помою и тоже подойду.

Но Вадим не торопится оставлять одну: следит своими голубыми глазищами, от которых у меня поджилки мелко-мелко вибрируют, а в животе сжимается тугой комок эмоций. Ладно, хочет смотреть, как я руки мылю, пусть смотрит.

Яростно откручиваю кран летнего умывальника и подставляю тонкой струйке прохладной воды свои ладони. Она практически ледяная – даже суставы ныть начинают. Вадим же подходит сзади, становясь вплотную ко мне, и тоже принимается мыть руки. Со мной одновременно. Мы отражаемся в стареньком зеркале над рукомойником, и Вадим кладёт подбородок мне на плечо, заглядывая в глаза сквозь отражение.

Удивительное ощущение.

– Ты невероятная, – говорит хриплым шёпотом, от которого у меня колени в желе превращаются.