Отпуск строгого режима

— Бля буду, — проворчал турок-месхетинец. — Я ни в зуб ногой, что ты базаришь. Не врубаюсь я в эту новую феню.

— Дроперы покупают дорогие цацки по взломанным картам.

— А че, он сам не может?

— Его голова дороже стоит, чем вся эта хрень в магазинах, — многозначительно протянул вор-карманник.

— А сколько эта голова с нас возьмет за этот пластик?

— О проценте еще помозгуем, зависит, что на них есть. У него свои расценки. Я добазарюсь, — заверил Валет.

— Да, я компьютер никогда не расшарю, — честно признался Борода.

— Каждый должен делать свое дело. — Руки карманника быстро растасовывали купюры, делили по стопкам.

— Однако, слышь, твоему ремеслу я все-таки научусь, — решительно проговорил турок-месхетинец. — Ты мне все свои закавыки выложишь. Скажи — да или нет?

— Не кипятись… Если хочешь, научу, но учить буду аккуратно. Наша главная задача — жить и брать все от жизни незаметно. А обеспечивают нашу жизнь обеспеченные фраеры, — начал разглагольствовать Валет. — И брать надо только у того, кто может не заметить или сделать вид, что для него пропажа — это пустяк. Если украдешь последнее у инженера, который пару лет копил на поездку в Турцию, он хай поднимет, пойдет в посольство, те обратятся к туркам. А турецкие менты хуже наших — взяток, ты сам видел, не берут. И наши туристы для них — курица, несущая золотые яйца. За эту курицу они все и вся на уши поставят и перекроют нам, щипачам, пути-дорожки. А в тюрьме ты у них никто — сразу же, считай, опущенный. Но ты хоть сам турок, тебя, может, и пожалеют, мол, репрессированный народ, а я русский — вековечный враг их. У них знаешь какое о нас представление — что мы славянские звери и готовы любого турка в чан с парашей бросить и казацкой шашкой над головой махать, чтобы он в этот чан нырял.

— Откуда ты это знаешь? — скривился Борода.

— Да смотрел по ящику, как один турецкий профессор распинался о русско-турецкой дружбе и сравнивал, что думают русские о турках и что турки о нас.

— Когда ты все успеваешь? И памятку прочитать, и телик посмотреть? — удивился турок-месхетинец.

— Классный щипач должен работать не только руками, но и головой. Чтобы точно оценивать место своей работы и фраера — его цену, силу, тупость, чувствовать, насколько он подвязан с ментами и гебьем. Даже насколько он обидчив. Например, с холериками лучше сейчас не связываться.

— С кем?

— Короче, это уже я тебе начинаю выкладывать свои секреты.

— Так что это за холера? — поинтересовался Борода.

— Все люди делятся на четыре категории, — чуть медленнее, чтобы компаньон улавливал, говорил Валет. — Холерики, сангвиники, флегматики и меланхолики.

— Мы-гы, — старался запомнить будущий шипач. — Черт, это ты придумал такие крученые названия или твои кореша, что тебе ремесло передали?

— Это психологи ученые придумали.

— Бляха, — возмутился турок-мехетинец, — я что, академик?

— Слушай сюда… Так вот — холерики, видя, что их обчистили, — сразу же орут. Ничего не понимают, орут, кипеж. Всех клянут, зовут ментов, охрану. Готовы первого подозреваемого разорвать. С ними в принципе работать можно, но лучше не за границей, а дома, в России.

— А, это такие, как тот мужик из гипермаркета, — вспомнил Борода.

— Да, главное — перенаправить внимание холерика по ложному пути, он сам запутается. Здесь, в Турции, таких надо обходить, лишний шум нам ни к чему. Такие могут весь аэропорт на уши поставить. Будут орать, а в это время все вокруг сразу же свои сумки проверять начнут.

— Значит, тот, который матерился и плевался, тоже был холерик?

— Соображаешь уже, — похвалил подельника Валет. — Легче с флегматами — они вообще могут не заметить пропажи.

— А это кто? — наморщил лоб Борода.

— Это такие задумчивые ботаны. Сидят, сами себе в голову смотрят. Отмороженные по жизни. Ты подбираешься к ним, тихо, спокойно делаешь свое дело. — Щипач рассказывал и жестами показывал. — Шаришь, как мышка, и все готово. Они даже не заметят.

— А дальше? — внимал науку Борода.

— Сангвиники примут пропажу с легким сердцем: мол, еще себе заработаю. Ну, попыхтит, покраснеет, а иногда даже воскликнет — вот вор, ай да молодец, у меня, у такого крутеня крученого, деньги стырить сумел. Слышал я о таком — его один маститый щипач обшарил. А потом личная охрана все-таки вора достала. Так тот вору еще денег дал, а с охранников три шкуры спустил. Сам говорит щипачу — учи, учи этих дармоедов!

— Неужто? — поднял брови Борода.

— За что купил, за то и продаю. Мне Вертел рассказывал. Может, и притрындел чего, но такое вполне может быть. Логика в этом есть!

— А что четвертые?

Меланхолики… Чтобы работать с этими, надо железные нервы иметь. Мне лично очень трудно.

— Чего — очень чувствительные? Чувствуют фибрами, что вокруг делается?

— Да, они чувствительные, только по-другому. Вытащить кошелек у них — плевое дело. Но они начинаю реветь, жалиться.

— Ну хер с ними, пускай сопли по щекам размазывают, а ты в это время уходишь, — ухмыльнулся Борода.

— Так они так причитают, что хочется не то что лопатник вернуть, но еще туда свои бабки подложить. Очень тяжело. Я же не зверь.