Широко распахнутые глаза женщины сначала исказились от острого чувства вины, а затем зло сузились.
— Не тебе меня судить, — с шипением выдохнула она и стала рыться в своей элегантной сумочке.
Конечно, не мне. Кто ж спорит.
На стол упало несколько купюр и блондинка, выпрямившись с легким высокомерием, произнесла:
— Удачи тебе. И не думай, — она невесело улыбнулась, словно знала больше, чем знаю я. — Что тебе все это даром выйдет.
Тоже мне новость! Мне вся эта история уже боком выходит. Включая сегодняшний разговор.
Ольга развернулась, торопливой походкой направилась по извилистой дорожке сквера и скрылась за поворотом, а я так и продолжала смотреть ей вслед, бесцельно ковыряя вилкой в салате.
Странно, но если раньше я всегда жалела жену Владимира Ивановича, страдала от чувства вины, то теперь отпустило. Почему-то Ольга мне показалась его полным зеркальным отражением, претендующая на роль жертвы в этой идиотской мыльной опере.
Правду говорят: муж и жена одна сатана.
Я откидываюсь на спинку стула, делаю глоток крепкого кофе и думаю, что больше всех в этой истории мне жалко господина Хрыкина, который рискует стать не любимым мужем, а рогоносцем.
В офис я попала уже ближе к четырем часам. Работать совершенно не хотелось. Из головы никак не хотел испаряться образ жены Владимира Ивановича. Мысли то и дело возвращались к ее последним словам.
Конечно же, я себя накрутила и от этого стала болеть голова. Порылась в сумке и нашла бутылку непочатую бутылочку с валерьянкой. От души накапала себе порцию, выпила и стала ждать, когда же чудесные капельки начнут действовать.
Не дождалась.
Зазвонил телефон по внутренней связи.
Поднимаю трубку и усталым голосом отвечаю:
— Да.
— Зайди. Немедленно, — слышится злой голос Владимира Ивановича.
Кладу трубку и тяжело поднимаюсь, по привычке бросая взгляд в зеркало.
Бледная, с потухшим от усталости взглядом, повисшими волосами. Неужели я ему нравлюсь такой?
В кабинете меня ждет пышущий едва сдерживаемой яростью начальник.
Что не ожидал заявления?
Да, я вся такая внезапная.
Чинно сажусь напротив него, отрешенно разглядывая картину в него за спиной. Успокаивает…
— Что это?!
Под нос мне ложится моя же писулька, уже подписанная Верой Ивановной.
— Заявление, — холодно отвечаю я.
— Я читать еще не разучился! — орет он.
Интересно, что его больше бесит: эта злосчастная бумажка или мой безучастный вид?
Владимир Иванович вскакивает со своего места и начинает метаться по собственному кабинету, как тигр в клетке.
— Зачем? Куда ты собралась?
Глупый вопрос. Он думает, что я ему что-то умное отвечу?
— Я не справляюсь со своими обязанностями. А другая работа для меня всегда найдется. Путь не так хорошо оплачиваемая, но зато менее нервная.
Он посмотрел на меня как на душевно больную и, немного подумав, выдал:
— Давай сделаем вид, что этого не было, — указывает пальцем на заявление. — Я прибавлю тебе зарплату.
Четно? Вечно голодная жадина внутри меня встрепенулась и отчаянно закивала, но тут же быстро сдулась, когда в сознании мелькнула картина недавнего зажимания на столе. Все это не стоит моего брака.
— Не надо, — выдавила я, решительно поднимаясь с места. — Две недели я отработаю.
Я делаю два решительных шага, чтобы в одно мгновение перечеркнуть давнее, но не забытое прошлое, в которое, ей-богу, не стоило возвращаться, но сильные мужские руки перехватывают, сжимают мигом поникшие плечи.
— Маша. Машенька. Что же ты делаешь, глупая, — шепчет он мне на ухо.
Теплое дыхание согревает затылок, и мурашки мгновенно разбегаются от эпицентра прикосновения.
Твою ж мать!
Ну, почему? Почему я так реагирую?
— Что мне сделать? Скажи, что мне сделать, чтобы ты хотя улыбнулась мне… как раньше.
Горячая рука спускается по предплечью и плавно перемещается на живот, сминая легкую ткань летней блузы. Мышцы моментально напрягаются, и я давлюсь воздухом не в силах ответить.
И самое ужасное, что он чувствует мой ответный трепет.
Знает, что адреналин уже бродит в крови.
Я балансирую на краю.
Отчаянно хочется дикой кошкой вывернуться и ударить его. И чем больнее, тем лучше. Еще и еще.
А потом…
Впиться поцелуем в эти лживые губы, кусая их, чтобы потом в каком-то полубезумном экстазе думать, что он мой.
Был моим… раньше…
Впиваюсь ногтями в его руку, пытаясь отодрать от себя, и злобно шиплю сквозь зубы:
— Отцепись. Блузку помнешь.
Мгновение — ладонь чуть задерживается на талии и с явной неохотой отпускает.
Владимир Иванович смотрит на меня со снисходительной улыбкой. Словно я неразумное дитя, чьи действия он просчитал на десять шагов вперед.
— Ну, что ж, Мария Викторовна, отрабатывайте, — громко говорит он и театральным жестом предлагает мне идти. — Я передам ваше заявление кадровику.
А между строк мне слышится: «Машенька, ты попала еще на две недели… со мной».
Пулей вылетаю из кабинета.
Людочка удивленно хлопает глазами, пока я чуть подрагивающей рукой набираю в пластиковый стаканчик воды, с жадностью выпиваю и тут же набираю новый.
Иду к себе, на ходу оттягивая ворот блузки, будто от этого станет легче дышать.
Ни фига не легче!
Злюсь. На себя.